— Вилес одобрил этот союз, — заявила жрица, поднимая вверх руки, в которых лежали алые ленты.

«Интересно, это все? Или еще нет? Если нет, то как она поняла волю бога? Он дал ей какой-то знак?» — пронеслось у меня в голове за несколько секунд.

— Приступим! — Главная жрица опустила руки и повернулась к своим помощницам. — Найза.

Вперед вышла кареглазая девушка, а в руках лежал уже знакомый ножик.

— Николетта Дэрринг.

Острый край ножа коснулся моей ладони, прорезая тонкую линию. Я слегка сморщилась от боли, наблюдая, как ранка быстро наполняется кровью. Что же у них все на крови-то замешано!

— Айш`ир Мейн-оир.

Жрица повторила тут же процедуру с демоном. На его лице не дернулся ни один мускул.

— То, что соединит Вилес, не разъединит никто!

Звучало жутко. Я не собиралась разводиться — в нашем мире это страшнее, чем свадьба с демоном, — но все равно дрогнула и искоса взглянула на мужа. Тот никак не отреагировал.

Женщина соединила наши руки порез к порезу и повязала запястья алыми лентами, стянув крепко.

Для этого нам пришлось слегка развернуться и встать лицом к лицу. И все равно Мейнор умудрился не смотреть на меня. Теперь он что-то пристально изучал за моей спиной. Это раздражало.

— Очень интересно? — прошипела я чуть слышно, пока жрица со своими помощницами что-то пели.

Мейнор моргнул и настороженно покосился на меня.

— Там у меня за спиной что-то очень интересное? — пояснила я, ловя его взгляд.

— Не очень, — глухо отозвался мужчина.

Жрицы пели все громче, восхваляя своего бога.

— Тогда, может, посмотришь на меня? Мы же вроде как женимся. Снова. Понимаю, я не та, о которой ты мечтал. И выгляжу как пугало. Но можно хоть немного сделать вид, что ты… капельку счастлив? — с трудом сдерживаясь, прошептала я.

Сам же просил говорить правду в глаза. Вот и получил.

— Пугало? — переспросил он, нахмурившись.

— Конечно. Эти волосы, платье… ужас просто.

— Ужас? — снова повторил он, и в глазах промелькнуло нечто непонятное, а растерянность сменилась странным весельем.

— Это ты настоял на этом обряде, — бросив осторожный взгляд в сторону главной жрицы, напомнила я.

Слава Пресветлой, она не обращала на нас внимания. Закрыв глаза и подняв руки к потолку, продолжала напевать священные слова.

— Я знаю.

— Тогда почему у тебя такой вид, словно это я тебя заставляю? Нет, конечно, это я уговорила тебя на брак. Но не на это венчание. Если хочешь… мы можем все отменить? В конце концов, Пресветлая наш союз одобрила и…

— Нет, — неожиданно резко оборвал меня демон.

Жрица петь не перестала, но глаза открыла и с любопытством на нас посмотрела.

— Мы станем мужем и женой по законам Пустоши. И это не обсуждается, Николетта, — закончил тай-шер и переплел наши пальцы, заставив меня вздрогнуть от боли, когда теснее прижался ладонью к моей, где еще пульсировал и горел огнем порез.

— Немного больше уважения, Айш`ир, — сделала замечание главная жрица. — Вилес одобрил твой выбор, но не стоит его злить.

— Продолжай, Талмани, — кивнул Мейнор, давая понять, что мы больше не станем мешать.

Я кивнула и сосредоточилась на обряде. В конце концов, мне потом про него рассказывать Алессе. Подруга точно не успокоится, пока все не выпытает.

Впрочем, пока рассказывать было нечего. Мы стояли друг напротив друга, подняв правые руки, соединенные между собой лентой, и слушали песни жриц.

О своей просьбе я пожалела уже через пару минут. Лучше бы он и дальше таращился на стену за моей спиной. Потому что от насмешливого и какого-то тяжелого взгляда мне стало неловко. Платье, которое и раньше меня не устраивало, вдруг превратилось в совсем откровенное и неожиданно колючее. По крайней мере, грудь стала чувствительной и даже болезненной, и любое движение вызывало строй мурашек по телу.

Талмани закончила петь и с ножом в руке направилась к нам. Ловко перерезав ленты, она отступила к алтарю.

У меня появилась пара секунд, чтобы рассмотреть свою ладонь, которая уже не болела и даже не щипала. Надо же, пореза больше не было. Даже следа не осталось.

Жрица подошла к нам с небольшой металлической чашей в руке. Что-то бормоча, женщина измазала указательный палец черной краской и коснулась моего лба, потом Мейнора. После нам пришлось опуститься на колени перед статуей бога. Талмани положила свои ладони на наши головы и снова запела.

А потом все внезапно закончилось. Причем так резко и неожиданно, что я растерялась.

— Вас проводят в вашу пещеру, — улыбнулась жрица, знаком веля нам подняться.

— Пещеру? — растеряно переспросила я, убирая волосы с лица.

— Я же сказал, что этого не требуется, — неожиданно резко проговорил Мейнор.

— Таковы правила, Айш`ир, — возразила женщина.

— Николетта не является поданной Пустоши.

— Тем не менее, ты привел ее сюда, захотел получить благословение Вилеса. И получил. Тогда почему отступаешь? Кровать здесь такая же мягкая, как в твоем дворце. Никто не помешает, никто ничего не скажет.

«Кровать? Кровать!»

Я обхватила плечи руками и с тревогой воззрилась на мужа.

«Это то, о чем я думаю?»

— Консумация брака не обязательно должна быть завершена в храме. И ты это знаешь, — отрезал Мейнор, глядя ей прямо в глаза.

Меня бы такой взгляд испугал, а ей хоть бы хны.

«Да! Оно самое! Ой-ой-ой!»

Я чуть отступила в сторону, предоставив демону возможность самостоятельно решить этот вопрос.

— В любом случае ваша комната готова. Одежду почистили и принесли. До утра вас никто не побеспокоит.

— Николетта к рассвету должна быть доставлена в академию.

— Твое право, Айш`ир, — склонила голову Талмани.

Молоденькие жрицы тут же обступили нас со всех сторон и доставили в нашу комнату, которая оказалось отдельной пещерой, очень похожей на ту, в которой готовили меня.

Без окон, дверей, с небольшим бассейном, столиком, на котором стояли фрукты и сладости. Но отличие все-таки имелось. И еще какое! В центре пещеры стояла огромная кровать с простынями насыщенного и совершенно неприличного вишневого цвета.

Жрицы исчезли, а мы с Мейнором остались вдвоем. Вернее, втроем. Он, я и кровать, которой по плану верховной жрицы следовало стать помощницей в консумации нашего брака.

Пока я пялилась на кровать, муж прошел вперед. Рывком схватил с небольшого пуфа белую рубашку, которую тут же надел на себя. Несчастная ткань обиженно затрещала, но не порвалась.