– Ничего, обойдемся без газет! Все равно каждое утро приносит только новые неприятности и ничего больше.

Она сдалась и пропустила его. Зубы у него были крепко стиснуты, от тяжести, которую он нес под мышками, спина ссутулилась, отчего хромал он сильнее, чем обычно. Подскочил Темул, желая помочь.

– ГустадГустад. Пожалуйстапожалуйста. Японесуспасибобольшое.

– Заткнись и проваливай! – не глядя на него, гаркнул Густад.

Темул замер и не решался пошевелиться, пока Густад не вошел в подъезд на другом конце дома. Только тогда, всхлипывая и неразборчиво бормоча, он отошел и остановился на безопасном расстоянии возле мелии.

Густад вскарабкался на второй этаж, к квартире мистера Рабади, и свалил газеты перед дверью. Внутри несколько раз тявкнула Капелька, но к двери никто не подошел.

V

Иголка никак не проталкивалась через лайм. Дильнаваз поднажала, и иголка сломалась пополам. Из фарфоровой курочки, в которой держала свои швейные принадлежности, она извлекла более длинную и толстую иглу. Та вошла легко, лайм соскользнул на кончик нитки, где его остановил узел; нанизывать перчики было гораздо легче, игла протыкала их безо всяких усилий.

Дильнаваз встала на стул и осмотрела вытяжное отверстие над входной дверью. Один угол черной бумаги немного отстал. Она приподняла этот уголок и привязала нитку к одной из горизонтальных перекладин вентиляционной решетки. Бумага опустилась на место, прикрыв ее.

Торопиться некуда, Густад с Рошан будут отсутствовать не менее часа, а то и больше. А теперь – сок. Когда Сохраб приходил в последний раз, она поводила вокруг его головы несколькими лаймами, чтобы иметь запас. Но все равно осталось только три штуки. О, Господи, сделай так, чтобы Сохраб поскорее вернулся. Он навещал ее все реже и реже. А ведь обещал приходить раз в неделю. «Удивительно, что он еще позволяет мне проделывать этот обряд с лаймом, на все остальное он отвечает категорическим “нет!”».

Она подошла к окну позвать Темула. Тот все еще стоял возле дерева.

– Иди сюда, – сказала она. – Сок готов. – Войдя в кухню, он протянул руку за стаканом. – Как у тебя ногти отросли! Разве ты не стрижешь их каждую неделю?

Он стыдливо качнул головой.

– Давай я тебе состригу. – Она взяла маникюрные ножницы. Темул затряс головой и спрятал руки за спину. – Иди, не бойся, – принялась увещевать Дильнаваз. – Неприлично ходить с такими длинными ногтями, они же всю грязь собирают. – Парень не шевельнулся. – Тогда сегодня не будет тебе никакого сока. Хочешь соку – сначала срежем ногти.

Жадно глядя на стакан, Темул протянул растопыренные пальцы, и она схватила их, пока он не передумал. Рука у него была липкая. Края ногтей – неровные, искусанные, а под ногтями – зеленовато-черная грязь. Преодолевая отвращение, она начала стричь, собирая обрезки на маленькую пластмассовую тарелочку.

Взглянув на лицо Темула, она увидела, что он улыбается, – не своей обычной дурацкой ухмылкой, а невинной детской улыбкой. Интересно, о чем он думает? Может быть, при виде маникюрных ножниц представил себе давно умершую маму? Может, что-то все же осталось в его поврежденной голове от счастливых дней детства, до несчастного случая?

Комок подступил к горлу Дильнаваз, глаза наполнились слезами. Внезапно ее накрыла волна острой ненависти к себе. Нет, больше она ничего такого делать не будет, что бы там ни говорила мисс Кут-питья.

Покончив с ногтями, она снова посмотрела на Темула. Парень ковырял в носу и переносил «добычу» в рот. Да нет, видно, мне просто показалось. Невозможно, чтобы что-то осталось в этой черепушке, – просто пустая скорлупка. Парнишка протянул руку за соком.

– Подожди. Нужно еще на ногах состричь.

Не расшнуровывая, он скинул туфли и стянул носки. Из правого выпал маленький квадратик, сложенный из двух бумажек по одной рупии. Он аккуратно всунул его обратно, потом поспешно протер пальцы на ногах, от чего хлопья грязной омертвевшей кожи и пота посыпались на пол. Кухню наполнил тошнотворный запах.

Сглотнув подступившую к горлу рвоту, Дильнаваз стала быстро срезать зеленовато-желтые дужки ногтей, но легкие брезгливые касания ее щекочущих пальцев заставили его извиваться и хихикать. У нее не осталось другого выбора, кроме как, задержав дыхание, схватить его вонючую ступню, чтобы побыстрей покончить с делом.

Он жадно выпил сок. На лицо его вернулась обычная глупая ухмылка.

– Спасибоспасибооченьвкусно, – твердил он, пока она не закрыла за ним дверь, и ей вдруг показалось, будто он сказал: «Спасибоспасибомамочка». Нет, конечно, показалось. Его трудно понять, даже когда он стоит прямо перед тобой, а уж из-за закрытой двери…

Тщательно вымыв руки, она положила на плиту маленькую решетку и насыпала на нее углей – так делал Густад, когда возжигал лобан[175] в кадиле после вечерней молитвы. Мисс Кутпитья строго наказала, что жечь ногти нужно только на углях, никакого керосина, никаких свечей. Когда угли разгорелись, Дильнаваз выключила плиту, собрала обрезки ногтей в кучку посередине тарелочки и высыпала их сверху. Ногти тут же с шипением и треском «ожили», стали сворачиваться и наконец превратились в блестящую спекшуюся пузырчатую массу.

Жуткая вонь, ударившая в ноздри, резкая и летучая, заставила ее отшатнуться. Как смрад самогó дьявола со дна дозакх[176], подумала она. Зажав нос пальцами, она пошла к шкафчику, где хранились специи, за куркумой и кайенским перцем. Мисс Кутпитья объяснила, что они широко откроют каналы Темула, по которым дух его вытянет зло из головы Сохраба. Дильнаваз припорошила желтым и красным порошком спекшуюся черную массу.

Теперь смрад стал еще невыносимей, приобретя особую едкость. Слезы хлынули из ее глаз. Задыхаясь и кашляя, она распахнула окно и стояла возле него, пока ногти Темула не испарились полностью и пар не ушел к небесам.

Глава одиннадцатая

I

Амбулатория доктора Пеймастера находилась в районе, который за последние годы из пыльного неприметного прибежища бедноты превратился в шумный, многолюдный, но по-прежнему пыльный очаг коммерции. Ветхие дырявые складские помещения и многоквартирные дома с шаткими лестницами и обваливающимися балконами были подремонтированы, подновлены и превращены из убогих, непригодных для жилья в убогие, временно пригодные для жилья дома. Система канализации осталась нетронутой, сломанной и по-прежнему переполнялась. Подача воды все так же представляла проблему. Равно как крысы, мусор и уличное освещение.

Но местные обитатели решили выжать из района все что можно. Новые блестящие вывески с названиями вроде «Плотно пригнанные гайки и болты», «Музыка А-1», «Стильные прически» стали появляться над старыми обшарпанными магазинами и kholis[177]. Новые хозяева продавали транзисторы, тостеры, покрышки, автозапчасти, пластмассовую посуду – все необходимое для волшебства, которое, проглотив сто лет истории, несло страну, застрявшую