Хозяевам менее богатых и знатных домов экономические условия диктовали необходимость устанавливать более близкие отношения с теми, кто им служил. В доме приходского священника, где росли сестры Бронте, была всего одна служанка, старая Табби. Двенадцатилетняя Шарлотта так описывает типичное утро в Хоуорте: «Табби, служанка, моет посуду после завтрака. Энн, моя младшая сестра, стоя на стуле на коленях, разглядывает пироги, которые испекла нам Табби. Эмили подметает в гостиной»[93]. Такое коллективное, почти средневековое сосуществование семьи и слуг сплачивало тех и других. В 1836 году Табби сломала ногу, и все три сестры следили, чтобы служанка не вставала постели, ухаживали за ней и сами делали всю работу по дому.

В большом доме у каждого из слуг был определенный круг обязанностей. Особенно интересна в этом отношении должность ливрейного лакея, функции которого чрезвычайно трудно определить внятно. По сути, его роль заключалась в том, чтобы подчеркивать своим внушительным видом величие дома. В начале 1900-х годов бывший ливрейный лакей Эрик Хорн вспоминал о «пожилой титулованной даме из Итон-Плейс, которая очень гордилась двумя своими рослыми и похожими друг на друга ливрейными лакеями. При найме она заставила их несколько раз пройтись по комнате, чтобы убедиться, что они ей подходят, — будто лошадей покупала». Ливрейному лакею Генри Беннетту ради удобства работодателей было велено сменить собственное имя Эрнест на Генри. Его приняли на место человека по прозвищу Длинный Генри — детины ростом под два метра. Из ведомостей, отражающих расчеты с прислугой, мы узнаем, что лакеям ростом выше 1 метра 61 сантиметра платили больше, чем их менее рослым коллегам.

Долгие дневные часы ливрейный лакей проводил в утомительном ожидании. Его «служба» состояла в том, чтобы стоять, не теряя бдительности, наготове и, едва потребуется, передавать сообщения, приносить подносы и открывать входные двери. Диана Купер рассказывает о престарелом лакее из замка Бивор-Касл, который в 1905 году выполнял особую работу — бил в гонг перед трапезой: «Сжимая в немощной руке колотушку, он заглядывал в каждый коридор и каждую башню, так что звучание гонга продолжалось минут десять, трижды в день».

Очевидно, что эта работа не шла ни в какое сравнение с тем «удовольствием», какое доставляли приготовление еды или стирка. «Жизнь слуги в благородном доме подобна существованию птицы в клетке, — писал ливрейный лакей Уильям Тейлер в 1837 году. — У птицы есть кров и пища, но она лишена свободы, а свобода для англичанина — это самое дорогое».

Однако сводить обязанности ливрейного лакея к туманному ничегонеделанью означало бы недооценивать важность создаваемой им атмосферы торжественной театральности, гревшей сердце его работодателя. Джонатан Свифт подтверждает, что в XVIII веке лакей «в доме самый изящный джентльмен, и все служанки от тебя без ума»[94]. Нам известно, что веком раньше «лакей-посыльный», доставлявший срочные сообщения и бежавший рядом с каретой своего господина, имел великолепное телосложение: «служанка глаз от него не может оторвать, когда на нем облегающие брюки»[95]. Гордона Гримметта, служившего третьим лакеем в загородном особняке Лонглит-хаус в Уилтшире, «привлекала внешняя сторона службы: ему нравилось носить ливрею со старомодной величавостью и достоинством; нравилось зычным голосом возвещать о приходе гостей; нравились их красивые наряды и украшения, их повадка и изысканные манеры». К этой теме ливрейные лакеи часто возвращаются в своих мемуарах. Даже в XX веке они ностальгируют по мишурному блеску прошлого: «Полный костюм ливрейного лакея, если носить его умело, доставляет эстетическое удовольствие. Он сообщает изящество движениям и жестам, добавляя им красоты и блеска. Сегодня, когда господствуют обыденность и безвкусица, нам не помешало бы вспомнить о ливрее».

Шло время, и молодых мужчин и женщин, которых прежде удовлетворяла роль прислуги, стали переманивать промышленные предприятия и магазины, предлагавшие им более привлекательную заработную плату и более высокий социальный статус. Иллюстрацией к угасанию профессии домашней прислуги может служить рассказ Мэри Хантер, в 1920 году поступившей служанкой в Крэгсайд-хаус (Нортумберленд). Когда она четырнадцатилетней девочкой начала работать младшей горничной, в штате прислуги насчитывалось двадцать четыре человека. Семь лет спустя, когда Мэри уволилась, в доме осталось всего двое слуг.

В Новое время к слугам уже не относились с прежним уважением, как к менее знатным и менее богатым родственникам. Ханна Калвик, служившая кухаркой в викторианскую эпоху, возмущалась, что за всякой мелочью из запертой кладовой ей приходится обращаться к хозяевам за разрешением: «Мало того, что это неудобно, но еще и говорит о том, что служанке не доверяют, как будто она — малое дитя». Действительно, миссис Битон, например, не сомневалась, что хозяйка должна относиться к слугам как к неразумным существам: «Леди не вправе забывать о своей важнейшей обязанности — следить за нравственным и физическим благополучием тех, кто живет под ее крышей».

Итак, отдавали и получали распоряжения обычно в гостиной. А вот отчитывали или хвалили прислугу чаще в так называемой утренней комнате — небольшой столовой, примыкавшей к кухне. Здесь же принимали на работу новых слуг и увольняли старых. Сколько слез здесь пролилось, сколько вспыхнуло и разбилось надежд! Как правило, вершительницей судеб выступала женщина. В семье женщина занимала подчиненное положение. В 1829 году Уильям Коббет[96]называл мужчину, находящегося под каблуком жены, — «презреннейшей из Божьих тварей» и утверждал, что такому человеку лучше сразу наложить на себя руки. Тем не менее домашней прислугой в доме командовала жена, даже если к моменту замужества ей едва минуло пятнадцать лет. Вот какие наставления дает ей «Парижский домохозяин»: «Ты должна быть в доме хозяйкой, распорядительницей, надзирательницей, управительницей и начальницей над слугами… Тебе надлежит поучать, бранить и наказывать прислугу». Как через 350 с лишним лет выскажется миссис Битон: «Хозяйка дома — тот же главнокомандующий армией или директор предприятия».

Во главе отдельных служб большого средневекового дома стояли мужчины, имевшие высокий статус. Немногие затесавшиеся в их ряды женщины занимали самое низкое положение. В XIV веке прислугу женского пола полагалось «держать как рабыню» и кормить только «грубой пищей». Со временем домохозяйства уменьшались в размерах, и постепенно управление ими взяли в свои руки женщины. В течение XVIII века ведение домашнего хозяйства постепенно теряло престиж и обосабливалось от сферы общественной жизни. «Добродетели женщины проявляются в домашнем быту. Семья — вот то поприще, на котором она должна блистать», — утверждает автор статьи в журнале «Спектейтор». Однак о если учесть, что в георгианскую эпоху домом управляла женщина, то придется признать, что она была наделена большей властью и пользовалась большим уважением, чем может показаться на первый взгляд. Женщины нанимали и увольняли прислугу. «Господа приобретают слуг и избавляются от них так же, как поступают с лошадьми», — говорится в руководстве по домоводству, изданном в 1850 году. Женщины принимали решения о покупках, приглашали специалистов более узкого профиля (например, «истребителя клопов Ее Величества» мистера Тиффина). По вине нечистого на руку слуги невнимательная хозяйка могла потерять значительную сумму или погубить свою репутацию: «Хитрый слуга преувеличивает свои достоинства, преуменьшает свои недостатки и жульничает, указывая возраст».