Так вот, я узнал, что у мисс Корделии из родни – только родственники ее мамы, на востоке страны. Так что я довез ее до Санта-Фе, купил ей платье и билет в один конец до Бостона и посадил на поезд. Поначалу она лягалась, но я напомнил ей, что Бешеный Кэллаган всегда носил при себе только ружье, потому что стрелял плохо и до смерти боялся змей. А у старого дока под конец так дрожали руки, что он с десяти шагов и в слона бы не попал. Тут она образумилась и послушалась меня. Вы оба, джентльмены, уже слышали часть этой истории, так что я ничего нового вам не выдал. И потом, все это дело давнее, а вы – настоящие джентльмены.

Позже, когда я переехал на восток страны, чтобы моя жена жила ближе к своей родне, я столкнулся с Корделией в Нью-Йорке и был рад увидеть плоды моей доброй услуги. Так что вполне понятно, что когда она раскусила этого аспида Гельмута, то рассказала об этом мне. Остальное вы знаете. Хотя даю вам слово: я моментально увез бы ее оттуда, если бы знал, как обернется дело.

На середине его рассказа мисс Нейсмит обхватила руками колени и отвернулась от нас. Когда Осер замолчал, она снова повернулась к нам. Она прекрасно владела своим лицом, но щеки у нее были влажными.

– Чаю? – предложил Холмс, никак не комментируя услышанное.

– Спасибо.

Она взяла чашку и отпила немного чаю. Казалось, это простое домашнее действие помогло ей окончательно взять себя в руки.

– Спасибо, Кальв, – продолжила она уже совершенно ровным голосом. – Все постепенно возвращается. Какими-то отрывками, но возвращается. Наверное, так и должно быть.

Шерлок Холмс попытался найти слова, которые бы ее утешили.

– Мисс Нейсмит, пусть позади и были ужасные времена, вам не следует пытаться забыть ваше прошлое. Оно сделало вас такой, какая вы есть. И вам нет причин стыдиться того, какая вы есть.

С первыми весенними оттепелями на улицах Патнема, штат Огайо, из-подо льда начинали выползать колдобины. Как края антарктических ледников сползают в море, так, в уменьшенном масштабе, асфальт начинал осыпаться внутрь, увеличивая зону распада по периметру этих кратеров с каждым ударом колес пикапов.

Так что поначалу никто не обратил внимания на новую дыру перед домом Пойнтеров. Первым ее отметил их сосед Вальдо Симпсон, заезжая на площадку перед своим домом.

– Эта сволочь раздолбала мой передний амортизатор! – пожаловался он. – Его весь перекорежило. Обойдется в сто двадцать восемь баксов!

Но население Милтон-стрит, приученное к терпению, молчаливо дожидалось, когда муниципальные рабочие с асфальтоукладчиком доберутся до их улицы. Правда, случалось, что рабочие добирались сюда только в июле, или августе, или даже следующей весной. А пока они вели машины медленно, поворачивая и дико вихляя, ужасая ни в чем не повинных велосипедистов.

Пригнав машину с новыми амортизаторами из автомастерской на Центральной улице (ходили слухи, что совладельцем мастерской стал зять мэра, так что вся взаимосвязанная система охраны выбоин и ремонта машин стала семейным предприятием), Симпсон отправился обследовать ту самую дыру.

– Черт! – уважительно пробормотал он. – А ведь глубокая, однако!

Он смотрел в сплошную тьму. Благодаря весенним дождям с первого взгляда определить глубину выбоины было невозможно. Сверкающая поверхность лужи могла скрывать и углубление в пару дюймов – из-за такого не стоит сворачивать на встречную полосу, рискуя столкнуться с приближающимся грузовиком, – и провал, куда сможет ухнуть все колесо, когда лопаются рессоры и вылетают вставные челюсти. Но в этой дыре воды не оказалось – только бархатистая темнота.

Симпсон очень удивился, обошел выбоину, хмыкнул и вернулся к себе в гараж, чтобы продолжить ремонт газонокосилки, который пришлось прерывать уже дважды: первый раз – чтобы съездить купить новую свечу зажигания, а второй – сменить амортизаторы, полетевшие во время первой поездки.

Было еще недостаточно тепло, чтобы начать сезон веранд, когда все соседи вылезали из домов, словно цикады из норок, чтобы погреться на солнышке и возобновить старые знакомства, прерванные прошлой осенью. Так что прошла еще неделя, прежде чем кто-то еще посмотрел на дыру с близкого расстояния.

Да вдобавок еще накануне вечером пришло предупреждение о возможности появления смерчей – наиболее впечатлительные безвыходно засели у стереоприемников, слушая сводки погоды единственной радиостанции Патнема. К их глубокому разочарованию, в их районе не было замечено ни единого торнадо. Однако сильный ветер сломал сухие ветки с серебристого клена у дома Пойнтеров, так что утром Билл Пойнтер бродил с большим мусорным мешком и собирал мусор. Местным жителям запрещалось жечь мусор, а городские мусорщики отказывались вывозить мусор, который не был по правилам собран в мешки.

Ветка – футов семи, подгнившая у основания и увенчанная веером увядающих серебристо-зеленых листьев – лежала, наполовину уйдя в сток. Пойнтер наклонился, намереваясь поднять ветку и разломать так, чтобы влезла в мешок (могучие ветви разломать было невозможно, но иногда ему удавалось обдурить мусорщиков, он обматывал мешок вокруг ветки наподобие набедренной повязки), его взгляд упал на черную кляксу посредине улицы. От нечего делать он проверил глубину концом ветки.

Поначалу ему показалось, что яма заполнена грязью: ветка сразу же встретила какое-то тягучее сопротивление, которое, впрочем, не увеличивалось с глубиной. Пойнтер проталкивал туда ветку, пока проталкивать стало нечего, кроме горсти вялых листьев. Он потянул ветку обратно, но листья оторвались – и у него на глазах конец ветки с тихим чавкающим звуком исчез в темноте.

Поразившись, он скормил яме еще одну ветку, а потом третью. И чуть было не сунул в темноту руку.

– Что тут у тебя, Билл? – спросил его сосед, Гарольд Кригер, который как раз выволок свои мешки с мусором на обочину, чтобы их назавтра вывезли. – Похоже, у тебя тут чемпион по ломанию осей.

– Это та, которая на той неделе стоила Симпсону передних амортизаторов. Эй, иди сюда, посмотри на это. Какая-то она странная.

Кригер перешел через улицу и уставился в дыру.

– Ого! – начал было он, но вынужден был отскочить – его чуть было не сбил проржавевший «Бьюик», первоначальный цвет которого был скрыт под множеством пятен разнообразной краски.

– Не в ту сторону, индюк! – слаженным хором завопили Пойнтер и Кригер.

Машина загудела, гневно протестуя. В течение одиннадцати лет на Милтон-стрит было одностороннее движение, но до сих пор летним днем можно было сидеть на веранде и видеть, как по крайней мере одна машина в час едет не в ту сторону.

Пойнтер бросил в дыру еще одну ветку. В черноту заглянуть не удавалось, но видно было, как вещи погружаются в темноту, становятся тусклыми и нечеткими, а на глубине примерно двух футов они и вовсе исчезают.