Сергей с Андрюшей быстро нашли общий язык, общались, как два равных мужчины немного разного возраста. Никто не собирался разыгрывать потенциального отчима, воспитывать, давить. Они обсуждали фильмы, книги, игровые приставки, конструкторы лего, машинки, рыбалку.

У Андрюши в то время было много занятий, свободного времени почти не оставалось. Ему нравилось читать, у него был широкий кругозор. Помимо этого, он занимался спортом, ходил на дзюдо. Но основное время, конечно, отнимала учеба в лицее – справляться с той учебной программой, которую требовали в их школе, могли единицы. Андрей не был отличником, но даже для того, чтобы на «хорошо» учиться, ему приходилось очень много работать.

А однажды он написал пьесу. Вернее, сначала это было школьное сочинение, из которого потом учительница должна была сделать пьесу и поставить ее на школьной сцене. Из всех работ класса выбиралась только одна. И когда объявили, что это будет сочинение Андрея (у него получилось что-то вроде сказки на современный лад), в его одноклассниках, как сказала потом учительница, проснулась небольшая ревность. И кто-то из детей спросил ехидно: «Ну ты сам, конечно же, сыграешь главную роль – этого своего принца? Как же иначе, пьеса-то твоя?» – «Разумеется, – сказал Андрей, – только это будет очень смешной принц. Знаете, бывают спящие красавицы, а мой принц будет спящим красавцем – в пижаме, домашних тапках и короне. Он будет играть на балалайке и при этом скакать по сцене, как гитарист группы AC/DC – в низком приседе на одной ноге». И показал, как он это сделает. Все засмеялись, ревность, зависть и напряжение моментально исчезли.

В пьесе, которую учительница написала по мотивам Андрюшкиного сочинения, речь шла о борьбе с вирусами. Тогда в школе детям раздавали в качестве профилактики противовирусные препараты. И Андрей придумал такой сюжет: на одно королевство напал вирус гриппа, волшебница сварила волшебное противовирусное зелье и спасла население королевства. Получилась милейшая, очень смешная сказочка – ухохатывались все, кто ее смотрел.

Одним из действующих лиц в пьесе была красавица Маша. Она там неслучайно появилась – Андрюха был тогда влюблен в девочку, которую звали Маша Белокурова. Это было первое серьезное чувство, не просто привязанность. Он взял фотографию Маши, вырезал из красной бархатной бумаги маленькое сердечко, приклеил это сердечко на фотографию девочки в район груди. Потом мы поехали в магазин, выбрали красивую серебристую рамочку, в эту рамочку он вставил фотографию с сердечком и поставил себе на письменный стол. Делал уроки и смотрел на Машу. Потом выяснилось, что Маше больше нравится его друг Паша. Андрюша страдал где-то год примерно, а потом сказал: «Я ради друга готов на все!» И отказался от притязаний на Машу. А Павлу в этот момент вообще ни до каких Маш не было никакого дела, он совершенно был индифферентен ко всем Машам на свете. Так они и дружили втроем: Маша за Пашей тянулась, Андрей за Машей, а Паше просто нравилось проводить время с ними обоими.

По мере того, как Андрей рос, мне приходилось все чаще отпускать его от себя, хоть давалось мне это непросто. Сначала я сама возила его в школу, но потом поняла, что время пришло – если я хочу, чтобы он вырос самостоятельным и взрослым парнем, пора разрешить ему ездить самому. Когда этот день настал, я испугалась. Мы сотни раз ходили этим маршрутом, до школы было всего две остановки. Андрей прекрасно знал, что, выйдя из троллейбуса, надо сначала пройти по нашей стороне улицы Юных Ленинцев, а потом перейти на другую сторону по наземному переходу. Я каждый раз у этого перехода останавливалась и как мантру повторяла: «Посмотри налево-направо, даже если горит зеленый сигнал – все равно убедись, что машины остановились!» Но, разумеется, как только он отправился в школу один, подсознание начало подкидывать мне всякие страшные картинки. Я застыла у окна, вцепившись в подоконник, и с трудом удерживала себя, чтобы не побежать за ним. Потом думаю: «Да что ж такое! Что ж я творю! Я в его возрасте сама ездила в троллейбусе на другой конец города и справлялась с этим, ничего со мной не случилось!» Я, конечно, понимала, что в моем детстве все было проще, дети днями самостоятельно гуляли во дворе, ходили сами в школу, пока работали их родители. Но состояние тревоги никак не отпускало. И тогда я вспомнила о теории, про которую прочла незадолго до того. Об энергетической связи матери и ребенка, которая существует до подросткового возраста, и о том, что ребенку передаются эмоции матери, он ее чувствует, как и она его. Я подумала – если теория верна, то мой страх сейчас передаётся Андрею. Я взяла себя в руки и стала представлять, как у него в данный момент все хорошо, он легко идет по улице и переходит все дороги в положенном месте на зеленый свет. И меня немного отпустило.

Паинькой Андрюша не был. Он рос обычным мальчишкой, способным на шалости. Однажды я сидела дома, Андрей был в школе, и вдруг звонок. Голос в трубке говорит: «Ирина Владимировна?» Я внутренне напрягаюсь. Любая мама знает, когда из телефонной трубки к вам обращаются по имени-отчеству – скорее всего, это звонок из детского сада или из школы. «Здравствуйте, – продолжает голос, – вы можете приехать за своим сыном?» У меня, естественно, сразу сердце в пятки ушло. Что, говорю, случилось? «Не волнуйтесь, с ним-то как раз все в порядке, а вот со школой – не совсем». Приезжаю, поднимаюсь на третий этаж, туда, где находится их кабинет, и вижу картину маслом – залитый водой коридор, ведро, мокрые тряпки, и парочка довольных хихикающих друзей, Андрей и Пашка. Один в каких-то чужих шортах не по размеру, в кедах без шнурков и какой-то незнакомой майке. Второй тоже в весьма сомнительной на вид одежде. Я спрашиваю у учительницы: «Что здесь произошло?» Она объясняет, мол, так и так, один отпросился руки помыть, второй за ним пошел – в туалет якобы. А через несколько минут прибегает уборщица и говорит, что в туалете сорвало какой-то шланг и хлещет вода. А ученики бегают там и резвятся, мокрые как мыши. Их отловили, переодели в вещи, которые кто-то из учеников забыл в спортзале, а школьную форму сорванцов положили сушиться. «Так, – говорю, – сейчас я с ними разберусь!», а сама едва сдерживаю смех. И иду на Андрея грозно. А сзади голос учительницы: «Вы же не будет его сильно наказывать? Вы же его не бьете?!» Нет, успокоила я ее, бить не будем, но будет проведена строгая беседа.

Сажаю Андрея в машину, смеюсь и пытаюсь выяснить, как это все случилось. «Понимаешь, мам, нам с Павлом на уроке очень весело стало, а потом он говорит, что у него ручка протекла и надо помыть руки. А поскольку мы не досмеялись, я пошел за ним, чтобы продолжить разговор». В общем, один заперся в туалете, а второй начал в кабинку водой брызгать и потом ничего лучше не придумал, как взять швабру и пытаться дотянуться в кабинку этой шваброй. Для того, чтобы стать повыше, встал на трубу, которая проходила возле плинтуса. Труба была состыкована с черным водопроводным шлангом. Нога соскочила на этот шланг, он оторвался, и начался потоп. Они кое-как все заткнули и потом еще за собой все попытались своими силами убрать. В общем, я, как ни старалась, не нашла в том поступке никакого злого умысла. Сказала: «Легко отделались. И заодно полы помыли. Будет что после окончания школы вспомнить!» Единственное, о чем попросила – не частить с подобными шалостями.