корыстных целях.

– Это в каких же?

– Удобно иметь под руками лучшего стиллера, который может что угодно добыть с Изнанки. Не все же за тобой Иля через всю страну гонять, – он так небрежно пожал плечами, что Ли на мгновение ужаснулась: этот человек привык получать все, что ему вздумается.

– Корысть, прикрытая щедростью? Ловко!

– Знаешь, что в тебе странно?

– И что же?

– Для твоего уровня навыков у тебя очень скромные амбиции. Ты и сейчас считаешь дом слишком щедрой наградой, хотя он был лишь контрольным аргументом. А настоящую награду ты даже не попросила посмотреть. Вдруг я лгу, и у меня нет никакой золотой скрижали?

– Тогда это будет на твоей совести, – улыбнулась Ли, хотя чувствовала себя очень смущенной и отчего-то загнанной в угол.

Они обошли первый этаж, и Шейн предложил подняться на второй по широкой винтовой лестнице с резными перилами. Ли шла за ним по ступеням, рука скользила по гладкому дереву, и ей все не верилось, что это может быть правдой.

– Ты знала, что физически мы ничем не отличаемся от лицевиков? – вдруг спросил ее Шейн, когда они вошли в первую же комнату у конца лестницы.

– Слышала эту теорию от Старца. Но я всегда была уверена, что у нас мозг устроен по-разному. Иначе почему мы не можем воображать, а они – ворожить, если мы одинаковые?

– Все дело в наших мирах. Любой лицевик смог бы здесь колдовать, а мы там…

– Мечтать, – закончила за него Ли.

– Верно. И видеть нереальные сны. И даже самостоятельно создавать идеи, а не компоновать уже готовые.

– А с чего ты взял, что мы одинаковые?

– Хорошо заплатил одному доктору, который провел исследования и сравнил их с результатами добытых на Лице данных. Не думаю, что я первый решил это сделать. Голову отдам на отсечение, что корпорации и правительства в курсе.

– И что это значит?

– То, что нам намеренно внушается, что мы другие, чтобы мы никогда не стремились раскрыть в себе новые возможности.

– Но как их раскрыть, если ты сам говоришь, что дело в наших мирах?

– Уверен, если бы корпорации были в этом заинтересованы, они нашли бы способ.

– А как же тогда воображенцы? Те, которым Корпорация пыталась развить воображение, помнишь?

– Помню, конечно. Но знаешь, ради чего проводился тот эксперимент? С одной лишь целью – внушить нам ужас перед самой способностью воображать. Или ты правда думаешь, что Корпорация позволила бы расползтись слухам о своем провале? Они прекрасно знали, на что шли.

В его голосе слышались отголоски глухой злости.

– Такое ощущение, что у тебя старые счеты с корпорациями.

– Можно и так сказать, – хмуро ответил он, но сразу за словами его лицо озарила улыбка, – Не обращай внимания на мое брюзжание. Давай лучше продолжим экскурсию.

Ли с облегчением согласилась. Они обошли второй этаж, а потом Шейн показал ей неприметную лестницу, ведущую наверх.

– А там что?

– А ты поднимись, и узнаешь! – ответил он и шутливым жестом пригласил ее к лестнице, – Дамы вперед.

Ли стала осторожно подниматься, придерживаясь за перила – лестница оказалась довольно крутой или же показалась такой после вина и отдыха. В конце ее ждал небольшой люк, который она легко откинула и продолжила подъем. Когда она вошла в помещение, то ахнула.

Они попали в уютное пространство чердака, который Шейн уже рискнул обставить по своему вкусу. Стены скрылись за стеллажами книг, у большого панорамного окна стояла мягкая тафта, а в углу притаились большие кресла и книжный столик. По всему чердаку сияли несгораемые свечи в разноцветных витражных подсвечниках, и цветные блики плясали по стенам. На столике стояла бутылка шампанского и два бокала.

– Нравится? – тихо спросил Шейн, который поднялся следом и до этого мгновения ждал, пока Ли осмотрится.

– Не то слово! Я готова добыть тебе эту чертову мечту хоть завтра, лишь бы жить в этом доме.

– Значит, я угадал с обустройством чердака? Прости уж мою наглость, но мне казалось, что любому стиллеру здесь понравится.

– Здесь понравится любому человеку!

– Отчего же? Не все любят чердаки и библиотеки. А самая впечатляющая, как я знаю, как раз в Академии стиллеров. Вы же все проводили там половину жизни, разве нет?

– Для избалованного жителя Круглого города ты неплохо осведомлен о жизни стиллеров. В чем твой секрет?

– Да нет здесь никакого секрета. Ваша профессия всегда манила меня, и я даже мечтал стать одним из вас.

– И что помешало?

– Мой отец. Не со зла, конечно, он меня любил. Но он всю жизнь посвятил одному делу и мечтал, чтобы я принял бразды правления однажды. Если бы у нас было больше времени, он дал бы мне сначала попробовать стиллерство, а потом уже привлек бы к бизнесу. Но, увы, времени не было.

– Он был болен?

– Откуда ты знаешь?

– Просто догадка. То, как ты говорил о времени, натолкнуло.

– Хорошо разбираешься в людях, не так ли?

– Работа у меня такая.

– Ну да, ты же… собираешь мечты.

– Краду. Я краду мечты, а не собираю. Называй вещи своими именами.

– Прости, я не хотел задеть твои чувства.

– Можешь не извиняться, это не столь важно.

Ли отошла к окну и остановилась у него, любуясь видом ночного города. На соседнем холме сияло огнями поместье Шейна. А он сам тихо подошел к ней и положил руки ей на плечи, так и оставшись стоять за спиной. По позвоночнику Лианеллы будто прошел ток, и первым импульсом ей захотелось освободиться, скинуть его руки и сбежать. Не хватило духа, не хватило сил. Впервые за последние годы она позволила себе быть слабее того, кто рядом. Из нее будто разом вынули все стрежни и опоры, что держали ее все это время. Тело стало ватным, казалось, она не удержится на ногах, но за спиной стояла надежная опора, и Ли несознательно прижалась спиной к Шейну.

– Прости, – раздался его вкрадчивый голос у ее уха, – Я и подумать не мог, как тяжело тебе это дается.

– Ничего, – по привычке соврала она, – Все хорошо.

– Если бы. Мне можешь не врать. Прости, что не могу отменить сделку, мне действительно очень нужна эта мечта. Но больше тебе не придется этим заниматься. Ты останешься в Круглом городе и сможешь зажить свободной жизнью. Прости, я бы хотел освободить тебя прямо сейчас, но не могу. Правда, не могу.

– Я верю. И не надо извиняться, Шейн. Я сама выбрала этот путь.

– Ты его выбрала не от хорошей жизни, но поверь, теперь все изменится.

Она хотела верить. Но давно была