– Когда вас ждать, шеф?

– Если я не прилечу к десяти вечера, можетеотправляться по домам, но завтра в восемь утра всем быть готовыми кнеожиданностям, до скорого.

Снерг встал. Оставалось возвращаться в Саянск и дожидатьсятам дядюшку Мозеса, несомненного союзника в предстоящей схватке.

Снерг шел по набережной, заполненной в этот вечерний часгуляющими, играла музыка, от речного вокзала отваливал длинный белый корабль наподводных крыльях – «Мангазея» везла куда-то экскурсантов, мир был беспечен ивесел – пожалуй, это и к лучшему…

Прежние критерии не годились, вся его предыдущая работаоказалась детской беготней с сачком за бабочками. Пока он возился сзаброшенными в джунглях крепостями, найденными в Австралии римскими монетами инаблюдавшимися в незапамятные времена над Торонто светящимися дисками, росла,зрела и, наконец, придвинулась вплотную, заслоняя от Ойкумены звезды, тайна, неидущая ни в какое сравнение с прежними загадками…

Нелепо было бы объяснять все сплетением случайных совпадений– за годы работы, связанной с распутыванием загадок, он научился отличатьстечение обстоятельств, приведшее к созданию вполне логичной, но ложнойгипотезы от комплекса фактов, создающих непознанную пока систему. Он не могобъяснить, что такое интуиция, но интуиция подсказывала ему – здесь естьсистема, но объяснение, которое ей пытаются дать попы, никак не может устроить.Он не верил в Бога в любых его ипостасях – от сакраментальногобелобородого старца, патриархально восседающего на облачке домодернизированного повелителя гиперпространства. Он не верил в Воланда иМефистофеля. Бог и дьявол – он понимал их как олицетворение сил и способностей,которыми человек никогда не будет обладать – то есть объект, которого, по егоубеждению, существовать не могло. Всего лишь очередной непознанный компонентмироздания – но как это доказать?

Снерг шел сквозь музыкальную радугу – фоноры и видеофоныстояли рядом с сидящими на парапете, висели на плечах у гуляющих. Музыкагрустная и веселая, пальба, грохот копыт, песни, свист космоплановпланетопроходцев, стук кастаньет, рокот прибоя, арии из опер и оперетт, рыкдраконов. Снерг слушал это вполуха, и вдруг диссонансом ворвались траурныеаккорды, и мужской голос отчеканил: «…стный исследователь Мозес Сайприст,директор Института нерешенных проблем».

Снерг замер, дернул головой, пытаясь определить, откуда этодоносится. Понял. Резко шагнул, отстранил чью-то руку, повернул к себе видеофони вывел громкость на максимум. Извинился он вслух или пробормотал что-то просебя, он не смог бы вспомнить. «Магистр истории, магистр медицины,член-корреспондент Общества естествоиспытателей», – перечислял дикторненужные уже никому, в том числе и их обладателю тоже, научные и почетныезвания, а с экрана, из черной рамки, смотрел на Снерга улыбающийся дядюшкаМозес; от реки наплывала покойная свежесть, за темно-зеленые сосны на томберегу садилось жемчужно-розовое солнце, диктор произнес все полагающееся, ипортрет исчез с экрана. Вокруг молчали, глядя на Снерга, кто-то положил емуруку на плечо, кто-то участливо сказал:

– Станислав Сергеевич…

В Саянске его знали многие. Он пододвинул видеофонвладельцу, буркнул что-то, шагнул, разрывая кольцо взглядов и двинулся прочь, кстанции монора, до которой они так и не дошли в ту ночь, шагал медленно,тяжело, автоматически переставляя ноги, а в голове почему-то крутилась одна изисторий дядюшки Мозеса – о том, как дядя Вилли на пари однажды так ловкоинсценировал падение железного метеорита, испещренного загадочными письменами,что на две недели ввел в заблуждение едва ли не весь ученый мир…

Дядюшка Мозес не вернулся из своей разведки боем.

* * *

– Вот и все, – сказал Шеронин. – Был хорошийчеловек, и нет еще одного хорошего человека. Ничего выдающегося он не создал,по правде говоря, но все его любили, а это не так уж и мало…

Они стояли на галерее Красноярского космодрома, поодаль оттолчеи улетающих, прибывающих, встречающих и провожающих, шумевшей обычнымиразговорами. Внизу суетились посадочные элкары и машины технических служб, угоризонта снежными вершинами белели конусы лайнеров, безукоризненно работалгромадный, исполненный стерильной безличности механизм, люди соприкасались сним на какой-нибудь час, и забывали о нем, возвращаясь к делам дня. То, что онработал без сбоев и чрезвычайных происшествий, делало его скучным,неинтересным, не способным вдохновить на поэму или симфонию – попробуйтенаписать сонет о своем видеофоне…

Шеронин оперся обеими руками на гриф гитары, как рыцарь нарукоять меча. Грустно хмурил брови Пчелкин, Алена переплела пальцы на локтеСнерга, прижалась к его плечу. Всем было тяжело и неловко.

– Может, нам остаться на похороны?

– Он не хотел, – сказал Снерг. – Он же так исказал – не нужно…

– Предчувствовал?

– Видимо, – сказал Снерг, не желая говоритьбольше.

– Глупо. Сердце…

Расследование обстоятельств смерти дяди Мозеса длилось неболее получаса. Он сам вел мобиль, в воздухе на подлете к Красноярску началсясердечный приступ, и потерявший управление мобиль отреагировал, как ему былоположено – подал сигнал бедствия, включил автопилот и пошел на радиомаякближайшего аэродрома. Врачам было поздно что-либо предпринимать.

Снерг ничего не понимал и ни о чем не мог говоритьопределенно. В памяти мобиля не сохранилось маршрута на Таймыр – автопилотомдядя Мозес не пользовался. В ИНП ничего не знали и ничем не могли помочь.Даже если предположить, что дядя Мозес был не один, что ему помогал кто-нибудьиз разбросанных по всей планете его друзей-единомышленников, застенчивыхэнтузиастов, – почему помощник молчал?

– Только подумать, Стах, – сказала Алена. Глаза унее были влажные. – Ты его проводил тогда, пришел, и мы глупо болтали, язачем-то меланхолию развела, а нам никогда уже было его не увидеть…

– Да, – сказал Снерг. Они ни о чем не подозревали,даже чуткая Алена, и это помогало ему держаться.

Шеронин рывком вздернул гитару на плечо, ударил по струнам:

– Шло зверье, как на парад,

вился дикий маскарад.

Божья глина – высший сорт, и нет в ней пыли.

В круг уселись мастера…

Это нас с тобой творят!

Это нас работали, это нас лепили…

На них с любопытством оглядывались, узнавали Шеронина, а онини на кого не обращали внимания, ничего не видели вокруг.

– Нас лепили ангелы, ангелы…

Снежнокрылые, как водится, не злы.

Белыми ладошками

глину – наше прошлое —

мяли и разглаживали острые углы.

Он пел, как будто убивал кого-то или безуспешно пыталсяспасти. Снерг не мог на него смотреть.