— Дурак, он и есть дурак, — пробормотала Зоя. Что бы ни говорили о ней, но внимание всегда ее радовало.

А Евлентьев, воспользовавшись всеобщим весельем, прошел в туалет и закрыл за собой дверь. Здесь, в сыром, вечно подтекающем отсеке, на самом верху стояли несколько самоваров, к которым никто не притрагивался годами. Встав на унитаз, Евлентьев с трудом дотянулся до самого мятого самовара, снял его с полки и сунул внутрь газетный сверток с долларами. В последний момент, чуть надорвав газету, он все-таки взглянул на деньги — уж не куклу ли подсунул Самохин. Но нет, в бумаге были доллары, причем новые доллары, в банковской упаковке, пять пачек по десять тысяч.

Снова надвинув на трубу скрежещущую крышку, Евлентьев поставил самовар на место, а за него задвинул плоский ящичек с пистолетом. После этого, спустив для порядка воду, он ополоснул от самоварной пыли руки и вышел к столу улыбающийся и готовый сколько угодно говорить о высшем разуме, сбежавшем павиане, пастухе Иване из далекой деревни Грива и вообще о чем угодно. Водка уже была разлита по стаканам, и все затаенно притихли, ожидая, когда к ним присоединится Евлентьев, когда он сядет на диван и поднимет свой стакан.

— За межпланетные контакты! — заорал Миша, и остальным ничего не оставалось, как выпить, закусить единственным пряником, который нашелся в холодильнике Варламова. Холодильник этот, похоже, никогда не работал и использовался как шкафчик.

Веселье продолжалось. Зоя припомнила новые подробности появления инопланетных существ в ее девичьей светелке, Миша взбрыкивал ногами, Варламов хохотал беззвучно, и из седой его бороды радостно светились порозовевшие щечки.

Самохин позвонил в пятницу, но на этот раз встретиться не приглашал и был, как никогда, немногословным.

— Все в силе, старик, все в силе, — сказал он и повесил трубку.

Это означало, что завтра, в субботу, в семь утра, Евлентьеву положено быть у лесного озера в районе платформы Часцовской.

— Ты не идешь на встречу? — удивленно спросила Анастасия.

— Нет.

— Не хочешь, не можешь или нет в этом надобности?

— Нет надобности.

— Сегодня он больше не будет звонить?

— Нет. А что с билетами?

— Нам их вручат завтра прямо в Шереметьеве-два.

— В котором часу отлет?

— Около пяти нужно быть там. Через три неполных часа полета мы будем в Афинах. Представитель фирмы «Пеликан» встретит нас в афинском аэропорту и отвезет в гостиницу. На следующий день запланировано посещение меховой фабрики.

— А это зачем?

— На случай, если ты решишь купить мне норковое манто. Там оно втрое дешевле, чем здесь.

— А ты хочешь норковое манто?

— Хочу, — Анастасия в первый раз оторвалась от телевизора и бросила на Евлентьева быстрый взгляд. — Если этого хочешь ты. Разумеется, если у тебя для этого будут деньги. Я имею в виду лишние деньги, — Анастасия снова повернулась к телевизору.

— Лишних денег не бывает.

— Тогда обойдусь без норкового манто.

— Сколько оно стоит?

— Мне сказали в туристической фирме... Тысячу, полторы, две тысячи...

Долларов.

— Там разберемся.

— Может быть, мы прямо сейчас соберем чемоданы, сумки... Завтра будет не до этого, а, Виталик?

Евлентьев некоторое время смотрел на экран, где жующие подмигивающие морды предлагали ему какой-то шоколад, потом ему подмигивала корова, предлагая молоко, потом баба на диване дрыгала ногами, показывая, как удобно пользоваться пластырями с крылышками...

— Нет, — наконец сказал Евлентьев. — Дело вот в чем... В доме не должно быть никаких следов отъезда. Как если бы мы вышли перед сном прогуляться минут на пятнадцать.

— Почему, Виталик? — Это был первый вопрос, который задала Анастасия, ч — Мне кажется, так будет лучше.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— Да.

— Хорошо... Пусть будет так. Но мы летим в Грецию?

— Да, летим. Но знаем об этом только мы. Ты и я.

— Тогда я начинаю собираться. Знаешь, собраться так чтобы не оставалось следов, труднее, чем просто собраться.

— И вот еще что... Я завтра должен выйти из дома часов в пять утра.

— А как же отлет?

— Я вернусь около двенадцати.

— Если вернешься, — обронила Анастасия.

— Да, — кивнул Евлентьев. — Именно так. Если вернусь. Если со мной что-нибудь случится, обшарь самовары в туалете у художников. Все, что найдешь, возьми себе...

Они взглянули друг на друга и некоторое время молчали. Потом занялись своими делами и к этому разговору больше не возвращались.

У Евлентьева была одна странная особенность — стоило ему поставить будильник на какое-то время, и он не мог спать всю ночь, просыпаясь каждые полчаса, с трудом снова засыпая, и в конце концов поднимался за час до того, как зазвенит будильник, — невыспавшимся, с колотящимся сердцем, тяжестью в голове, сам себе казался некрасивым, мятым, и от этого состояние недовольства и потерянности было еще сильнее.

На этот раз все было как обычно — проворочавшись всю ночь, Евлентьев поднялся, едва начало сереть окно. Он посмотрел на часы — было около четырех.

Будильник зазвенит минут через сорок.

— Бриться будешь? — спросила Анастасия.

— Нет.

— Тебе что-нибудь приготовить?

— Куртка, эта... пятнами, знаешь? Десантная. Что еще... Свитер, шапочка...

Да, и корзинка... Помнишь, У нас была плетеная корзинка?

— Она и сейчас есть... Где-то на балконе... Ты за грибами собрался?

— Да, за грибами.

— Но... Это... Грибы отошли, — Анастасия недоуменно посмотрела на Евлентьева.

— Чернушки появились, валуи, попадаются подберезовики... И белые, идет последняя волна белых.

— Надо же, — пробормотала Анастасия и пошла на кухню ставить чайник.

Евлентьев неохотно, вяло съел две котлеты, выпил крепкого чая, сунул в карман куртки еще две котлеты переложенные хлебом, и молча, насупленно собрался.

— Когда откроются магазины, я отлучусь, — сказала Анастасия уже в прихожей.

— Мне нужно кое-что взять в дорогу.

— Отлучись, — кивнул Евлентьев.

— Тебе нужно что-то купить?

— В Греции все есть, — улыбнулся Евлентьев. — Пока.

Он поцеловал Анастасию как-то косо, неловко, ткнувшись губами в уголок ее рта, похлопал по руке, подмигнул сонно и вышел. Спустившись вниз, он вышел на улицу Правды. У банка стояли на ночном отстое броневики, прохаживались охранники с короткими черными автоматами. На Евлентьева они не обратили ровно никакого внимания. «Оно и к лучшему, — подумал Евлентьев, — оно и хорошо».