Заботились о ней теперь Коллинсоны. Они прибыли в Кесаду, как только прочли экстренные выпуски с обвинениями против Фицстивена. Признаться в том, что они ее подозревали в убийстве, им не пришлось, да и вообще никаких трудностей не возникло: когда Эндрюс сдал завещательные документы и на его место был нанят другой адвокат – Уолтер Филдинг, Коллинсоны по праву ближайших родственников просто взяли Габриэлу на попечение.

Два месяца в горах закрепили мое лечение, и в Сан-Франциско она вернулась совершенно изменившейся. Не только внешне.

– Не могу представить, что все это со мной действительно произошло, – сказала она мне, когда мы обедали с Лоренсом Коллинсоном в перерыве между утренним и вечерним заседаниями суда. – Возможно, событий было столько, что я стала бессердечной. Как вы думаете?

– Нет. Вы ведь почти все время ходили под морфием. Помните? Это вас и спасло. Притупило чувства. Не употребляйте больше наркотиков, и прошедшее останется лишь смутным сном. Но если захочется живо и ярко все вспомнить – что ж, стоит только принять...

– Нет, никогда! Хватит! – сказала она. – Не приму, даже если лишу вас удовольствия снова меня лечить... Он прямо-таки наслаждался, – обернулась она к Лоренсу, – проклинал меня, насмехался, чем только не грозил, а в конце, по-моему, даже пытался соблазнить. И если я вас временами шокирую, то надо винить его: он оказал на меня дурное влияние.

Она, судя по всему, действительно оправилась.

Лоренс засмеялся вместе с нами, но глаза у него остались холодными. Кажется, он считал, что я в самом деле оказал на нее дурное влияние.