Опасность была велика: Риза молчать не заставишь, а если бы связь Фицстивена с Храмом стала известна, то вполне могла всплыть и его вина в смерти Леггетов. Двумя людьми ему удавалось легко манипулировать – Джозефом и Минни. Риза они убили. Но тут Арония догадалась о его видах на девушку. От ревности она могла заставить его поступиться Габриэлой, а то и выдать полиции. Тогда Фицстивен внушает Джозефу, что, пока Арония жива, им обоим грозит виселица. Чтобы спасти ее, мне пришлось убить Джозефа, но тем самым на какое-то время я спас и Фицстивена: Арония с Финком вынуждены были молчать про Риза, иначе им самим предъявили бы обвинения в соучастии.

К этому времени Фицстивена уже было не остановить. Он теперь смотрел на Габриэлу как на свою собственность, купленную многими смертями. Каждая новая смерть увеличивала ее цену и значимость. Так что, когда Эрик Коллинсон увез Габриэлу и женился на ней, Фицстивен ни секунды не колебался. Эрику было суждено умереть.

За год до этих событий Фицстивен искал спокойный городок, чтобы закончить роман. Супруга Финка (женщина-тяжеловоз) посоветовала ему Кесаду. Она там родилась, и там жил Харви Уидден – ее сын от первого брака. Приехав туда на несколько месяцев, Фицстивен коротко сошелся с Уидденом. И теперь, перед следующим убийством, он вспомнил о приятеле – за деньги тот сделал бы что угодно.

Когда Коллинсон стал подыскивать тихое место, где Габриэла могла бы отдохнуть и подлечиться перед процессом Холдорнов, Фицстивен порекомендовал Кесаду. Место и в самом деле было тихое, вероятно, самое тихое во всей Калифорнии. Затем он предложил Уиддену тысячу долларов за убийство Коллинсона. Сначала Уидден отказался, но человек он был недалекий, а Фицстивен умел убеждать людей, и в конце концов они ударили по рукам.

Первое покушение Уидден предпринял в четверг ночью, но только напугал Коллинсона и вынудил его дать мне телеграмму. Прочитав ее на почте, Уидден решил поторопиться – теперь уже ради собственной безопасности – и, выпив для храбрости, пошел в пятницу вечером за Коллинсоном и столкнул его со скалы. Затем он хлебнул еще и, считая себя чертовски лихим малым, покатил в Сан-Франциско. Там он позвонил Фицстивену и сказал: «Я с ним расправился, легко и навсегда. Где мои деньги?

Звонок шел через коммутатор в доме, и неизвестно, кто мог услышать этот разговор. Фицстивен решил на всякий случай подстраховаться. Он сделал вид, что не понимает, кто звонит и о чем идет речь. Уиддену же показалось, что писатель просто хочет его надуть, и, зная, за кем тот охотится, он задумал похитить девушку и потребовать уже не тысячу, а десять тысяч. Хоть и под мухой, он сообразил изменить в письме почерк и так его составил, что Фицстивен не мог выдать автора полиции, не объяснив, откуда он его знает.

Писатель заволновался. Но, получив письмо, решил пойти ва-банк – авось удача, как и прежде, ему не изменит. Он рассказал мне о телефонном звонке и отдал письмо. Ко всему прочему, у него появился законный повод для поездки в Кесаду. Однако приехал он туда заранее, ночью перед нашей с ним встречей, и сразу явился к миссис Коттон, чтобы выведать, где Уидден – о их связи ему было известно. Уидден, как оказалось, прятался от полицейского прямо тут же. Он был человек недалекий, а Фицстивен, когда нужно, умел убеждать и быстро доказал Уиддену, что иначе говорить по телефону не мог, кстати, из-за его же, Уиддена, неосторожности. Потом Фицстивен рассказал, каким образом без всякого риска можно получить десять тысяч. Уидден ему поверил и вернулся в свое убежище за Тупым мысом.

Фицстивен остался с миссис Коттон один. Бедняжка знала слишком много, и то, что она знала, ей не нравилось. Песенка ее была спета: недавний опыт научил писателя, что убийство – самый надежный способ заткнуть человеку рот. История же с Леггетом подсказывала, Что его, Фицстивена, положение станет куда прочнее, если перед смертью миссис Коттон напишет заявление, где вполне убедительно, пусть и не очень достоверно, объяснит кое-какие неясности. Она догадывалась об его намерениях и помогать ему не собиралась. Но в конце концов к утру заявление под его диктовку было составлено. Заставил он ее писать не очень приятным способом, но все же заставил, а затем задушил – как раз перед возвращением мужа после ночной погони.

Выскользнув через заднюю дверь, Фицстивен отправился в гостиницу на встречу со мной и Верноном, ну а свидетели, видевшие его в то утро у дома Коттона, пришли в полицию лишь после того, как узнали его по фотографиям в газетах. Пока что Фицстивен поплыл с нами к убежищу Уиддена. Зная бесхитростность своего сообщника, он мог предугадать его реакцию на второе предательство. И, понимая, что Коттон с Фини при первой возможности без колебаний пристрелят Уиддена, решил еще раз положиться на удачу. Если же его расчет не оправдается, то, вылезая из лодки с пистолетом в руке, он споткнется и как бы нечаянно застрелит Уиддена. (Он помнил, как ловко расправился с миссис Леггет.) Конечно, его за это отругают, может быть, начнут подозревать, но ни в чем обвинить не смогут.

Фицстивену снова повезло. Увидев его с нами, Уидден вышел из себя, спустил курок, и мы Уиддена убили.

Таким вот рассказом этот сумасшедший, считавший себя нормальным человеком, пытался убедить суд в своей невменяемости – и преуспел. Другие обвинения были с него сняты. После процесса его отправили в сумасшедший дом в Напе. Но через год выпустили. Я не думаю, что врачи сочли Фицстивена здоровым, просто решили, что такой калека уже ни для кого не представляет опасности.

Арония Холдорн, я слышал, увезла его на один из островов в заливе Пьюджет-Саунд.

На процессе она давала показания как свидетель, не как подсудимая. Попытка Джозефа и Фицстивена убить ее сослужила Аронии добрую службу.

Миссис Финк мы так и не нашли.

За увечья, нанесенные Фицстивену, Тома Финка отправили в Сан-Квентин на срок от пяти до пятнадцати лет. Зла друг на друга они с писателем, казалось, не держали и при даче свидетельских показаний один другого выгораживали. Финк сказал, что мстил за смерть пасынка, правда, никто ему не поверил. Он просто боялся бурной деятельности Фицстивена и хотел, пока не поздно, ее остановить.

Выйдя после ареста из тюрьмы, Финк заметил, что Мики Лайнен за ним следит, испугался, но придумал, как обернуть эту слежку себе на пользу. Вечером он выскользнул из гостиницы через черный ход, достал необходимые материалы и всю ночь провозился над бомбой. В Кесаду он приехал якобы для того, чтобы сообщить о пасынке. Бомба была маленькая, из алюминиевой мыльницы, завернутой в белую бумагу. Передать ее незаметно от меня во время рукопожатия, а Фицстивену спрятать – не составило труда. Фицстивен решил, что это какая-то важная посылка от Аронии. Не взять ее он не мог, иначе привлек бы мое внимание и выдал свою связь с Храмом. Поэтому он спрятал посылку, а когда мы с Финком вышли в коридор, открыл – и очнулся только в больнице. Самому Финку опасаться было нечего: Мики не мог не подтвердить, что следил за ним от самой тюрьмы, а во время взрыва рядом находился я.

Фицстивен заявил, что рассказ Алисы Леггет про гибель Лили – сплошная чушь: она убила сестру сама, а врала, чтобы напакостить Габриэле. И хотя никаких доказательств он привести не мог, все, включая Габриэлу, с готовностью ему поверили. Меня было взял соблазн запросить нашего агента в Париже о подробностях этой истории, но я удержался. Дело касалось лишь Габриэлы, а она была сыта и тем, что уже удалось раскопать.