– Кто он? Вижу лишь фамилию – Говорков. Это мне ни о чем не говорит, – качнул Жэка головой. – Вы собирайтесь, собирайтесь, Эльза Эдуардовна.

– Хорошо, – кивнула она, поняв, что этот громоздкий полицейский непримирим, он не отступится, он все равно увезет ее в каталажку. – Я могу позвонить своему адвокату?

– На здоровье, – позволил Заломов.

Полистал другие сообщения. Не нашел ничего интересного. Кроме разве частых обоюдных объяснений в любви с каким-то Славиком.

– Позволите телефончик? – Эльза протянула руку.

– Нет. Это уже вещественное доказательство, – чуть не ударил ее по руке Лавров. – Звоните с городского.

Эльза смиренно отошла в угол, где на изящной подставке на гнутых чугунных ножках стоял стационарный телефон. Набрала номер, потом истерично зашепталась с кем-то, когда ей ответили. Они почти ничего не слышали. Жэка по-прежнему копался в телефоне Эльзы. Лавров уставил невидящий взгляд в богато задрапированное окно.

Что будет с Машей? Сможет ли она вернуться к полноценной жизни? Сумеет ли восстановить здоровье? А душа?! Что будет с ее душой, когда окрепнет тело?! Будь его воля, он бы все это семейство сослал бы куда подальше. Чтобы больше никогда о нем не слышать! Никогда!

– Сейчас он подъедет, – вздохнула с явным облегчением Эльза, осторожно положила трубку на дорогой аппарат. – Вы не против немного подождать?

– Подождем, – буркнул Жэка.

Ему, если честно, было неуютно среди всей этой роскоши, среди потрясающе прекрасных холеных женщин с такой подлой душой, что…

Что ему уже давно невыносимо хотелось курить! В комнате было неудобно. А выходить на лестничную клетку не хотел. Лавров Саня был на грани. Мог накуролесить. А нельзя. Он гражданский. Он мог за это и ответить.

Эльза скрылась в своей комнате, пробыла там минут пятнадцать. Когда вышла, на ней был удобный теплый брючный костюм шоколадного цвета. Коричневые замшевые ботиночки без каблука. На плечи была накинута короткая замшевая куртка бежевого цвета. В руках она тискала норковую беретку.

– Сейчас… Сейчас он приедет… – проговорила она в замешательстве, глянула на часы, присела на краешек кресла, качнула головой. – Да… Благими намерениями вымощена дорога в ад! Это уж точно… Хотела оградить своего мальчика, в результате потеряла его…

– Теперь можете потерять и свободу, – резким грубым голосом вставил Лавров и скрестил пальцы решеткой. – Кто такой этот Говорков? Чем занимается? Тем, что оказывает подобного рода услуги? Или это его побочный заработок?

Он вдруг заспешил задавать вопросы. Сейчас явится адвокат, которого Эльза называла Славиком. Он может не позволить отвечать ей искренне и правдиво.

– Говорков? Серафим Сергеевич? – уточнила она.

– Уж не знаю, Сергеевич он или Иванович! Серафим он шестикрылый или… – Саня запнулся, поймав предостерегающий взгляд Жэки. – Кто он? Бандит?

– Все-то вам везде бандиты мерещатся, – укорила, поморщившись, Эльза совершенно, на его взгляд, не к месту. – Он просто очень хороший наш знакомый. Раньше работал на моего мужа. Потом наши пути разошлись. А когда он взял на работу моего мальчика, то…

– Что?! Он работает в том самом банке?! – обомлел Саня.

– Ну да. – Эльза посмотрела на него, как на несмышленыша. – Говорков Серафим Сергеевич – управляющий банка, где трудится мой мальчик. И где работала до недавнего времени Астахова Мария…

Лера не находила себе места. Отец с Саней вторые сутки отсутствовали. Нет, Лавров, конечно, являлся ночевать. Но что это были за ночевки! Он засыпал, едва успевая снять ботинки и куртку. Валился на не разобранный диван прямо в штанах и свитере. Утром рано вставал, долго плескался в ванной, переодевался и уходил, не завтракая, не разговаривая с ней.

Пустяшная была затея – поселиться с ним рядом, чтобы разбудить в нем хоть какие-то чувства. Нет, какие-то чувства все же присутствовали. Раздражение, злость, это когда он смотрел на нее либо отсутствующим, либо полным желчи взглядом и беззвучно шевелил губами. И ей чудилось постоянное брюзжание в этом беззвучном его монологе.

Он никогда ее не полюбит, никогда! И ему плевать, что она жутко хороша собой, умница, отличница, хозяйственная и даже может быть покладистой. С ним сколько угодно!

Ему плевать. Она для него просто мебель. Или просто туловище, которое поселилось в соседней комнатушке. И все его хлопоты со шкафом – это просто вежливость.

Сегодня Саня ушел еще затемно. Она слышала его шаги за стеной, потом полилась вода в ванной, стукнула входная дверь. Лера тут же соскочила со своей постели, подлетела к окну, приплюснула нос к стеклу. Видела, как Саня выходит из подъезда, как прогревает машину, смахивая снег автомобильной щеткой. Потом садится и уезжает. И ни разу… ни разу не взглянул на свои окна, хотя, возможно, предполагал, что она провожает его взглядом.

Когда задние фонари его машины исчезли за углом дома, дверь соседнего подъезда распахнулась и оттуда выскочили две собаки. Следом вышел мужчина в мешковатой темной одежде. Потрусил за собаками, те умчались в сторону сквера, где не так давно погиб мужчина. Он сорвался с края обрыва, которым заканчивался сквер, когда разыскивал свою собаку. Она так же вот умчалась туда и…

Печальная история.

Лера вздохнула и вернулась в кровать. Съежилась под одеялом комочком и неожиданно расплакалась. Ей было очень грустно и одиноко. И еще обидно. Получалось, что она никому, никому, кроме отца, в этой жизни не нужна. Лавров ее не замечает. Скорее терпит под своей крышей. Отец объяснял ему будто бы, что Лере просто негде сейчас жить. Саня начал ворчать, что она задержалась. Он теперь в уходе не нуждается. Отец и объяснил про жилищную проблему, возникшую у его дочери.

– Че тебе жалко, что ли?

– Пусть поживет, – нехотя согласился Саня и тут же добавил: – Но недолго!

Какой срок он отводил под свое недолго, Лера не знала. Но с замиранием сердца ждала, открывая дверь его квартиры, что Саня выйдет навстречу и швырнет сумку с ее вещами ей под ноги. И велит убираться. Каждый день, возвращаясь в его дом, боялась и ждала.

Шишка на его голове почти прошла. Остался лишь синяк. И Лавров не нуждался в уходе, это так. И в утешениях не нуждался. Особенно в ее. Он ее ведь только терпел…

А отец – ничего не понимающий в жизни, при этом корчивший из себя мудреца, – а отец велел ей терпеть! Как ей терпеть, если Саня ее не терпит?! Сколько? И почему?

Лера расплакалась сильнее прежнего и под слезы задремала. Проснулась, когда за окном вовсю рассвело. Или от странного шума с улицы проснулась? Непонятно. Она потрогала лицо, потерла припухшие глаза, вспомнила про свои слезы, недовольно нахмурилась. Если Саня вернулся и сейчас дома, он увидит ее такую – опухшую, некрасивую, зареванную. И чему ему тогда радоваться? И чего ради терпеть?