продолжалось три года. Зольда уже ходила в школу, и к ней хищно принюхивались одноклассники. Колбасный запах впитался в кожу, будоражил голодные носы. Ее даже прозвали «сосисочкой», завидуя месту работы отца.

Очередной поход за товаром не предвещал ничего дурного. Зольду вновь обмотали семью килограммами колбасной вкуснятины, застегнули на все пуговицы мамину, не по плечу, фуфайку, натянули пропахшие мясом валенки. Отяжелевшая, малоподвижная, она втиснулась в кабину отца и ждала конца погрузки. На этот раз товар нужно было везти на рынок в соседнюю область. Темнело, отцу пришлось бы делать большой крюк, чтобы забросить Зольду домой.

— Давай, любонька, — сказал он ей, притормозив у обочины, — иди своими ножками. Здесь пятнадцать минут ходу. И тебе несложно, и меня ни в чем не заподозрят.

Девчонка, надутая как забродивший пакет молока, с трудом спрыгнула со ступеньки. Дорога была знакомой: вдоль леса до колодца, потом направо по улице, минуя школу, и прямо к своему дому. Зольда шла, изнывая от непомерной ноши, с трудом переставляя ноги, чувствуя, как по спине и груди струится горячий пот. От запаха колбасы стало тошнить, в глазах темнело, она спотыкалась и проклинала прожорливую семью, папин заказ и тяжелую участь малолетней воровки. Не доходя до школы, остановилась. В окнах горел свет, вечерники еще сидели над учебниками. Мысль о том, что кто-то из знакомых увидит ее в таком наряде, пугала Зольду. Она перевела дух и решила обогнуть здание по пустырю, тянущемуся параллельно ее улице. Небо стало густым, давящим, туман повис над землей застиранной простыней. Зольда продиралась сквозь влажную взвесь, словно серый призрак, пронизывающий стены. Слышно было только собственное хриплое дыхание и вой собак на краю деревни. Сначала этот вой был далеким, заглушаемым потоками воздуха в собственных легких и шорохом набитых валенок о голую шершавую землю. Постепенно странный звук стал отчетливее и ближе, к нему прибавилось что-то вроде рева мотора, топота ног солдатской роты, сиплой одышки и скрежета когтей о стылый грунт. И вдруг совсем близко, рассекая полотно тумана, вспыхнула огненная пасть с желтыми вампирскими клыками. От раскатистого хищного рыка Зольда зажмурилась и завизжала что есть мочи. Огромная черная собака с шерстью, висящей колтунами, плясала вокруг мясной фигуры взад-вперед, не скрывая своих намерений. Из седой пелены одна за другой проявлялись все новые и новые рычащие морды. На жгучий запах сарделек с чесноком сбежалась голодная, одичавшая свора. Вместо того чтобы скинуть с себя сосисочное ожерелье и колбасные штаны, девчушка бросилась бежать. Черный вожак накинулся на спину и сбил ее с ног. Остальные атаковали со всех сторон и стали рвать на куски мамину фуфайку, валенки, брюки, руки, спину, шею, лицо… Кровавые брызги летели во все стороны, детский раздирающий крик и звериный вой, мешаясь друг с другом, поднимались к небесам. Жуткие звуки услышали в школе сквозь закрытые окна. Дворник с железным колом первым побежал навстречу собачьей шайке, за ним ринулись учителя из ближних к выходу классов. Через минуту к месту трагедии неслась толпа людей с гиканьем и свистом. Нажравшаяся стая бросилась в разные стороны. По голой земле текла кровавая река. Ее истоком была бездыханная полураздетая девчушка, закрывшая голову руками…

Она не должна была выжить. Разорванную на куски Зольду привезли в районную больницу и наспех зашили: хоть какое-то тело нужно было похоронить в закрытом гробу. Петр, увидев в палате, что осталось от дочери, умер на месте от инфаркта. Это было его спасением. Он не смог бы вынести мук, которые были уготованы его любимой крошке в зачем-то сохраненной Богом жизни.

Шрамы, перекрутившие тело Зольды, не давали ей расти. Каждый год Коринкиной делали жуткие операции, убирая старые рубцы и оставляя новые. Семья от девочки отказалась, бросив дом и сбежав в неведомые края. Полжизни она провела в больницах, а потом органы опеки начали подыскивать ей подходящую работу. То уборщицей на складе, то санитаркой в поликлинике, то посудомойкой в воинской части. С обязательным условием — трудиться в ночную смену. Чтобы как можно меньше людей, закрыв лицо ладонями, шарахались от нее в ужасе и плакали навзрыд.

* * *

Илюшино тело горело, рубцы от пластических операций на лице заново ожили и, чудилось, кровоточили. Собственные испытания в жизни показались столь незначительными на фоне Зольдиных мучений, что от стыда он хотел бежать куда угодно, только бы не оставаться в этой смрадной палате. Ольга, сжавшись, ссутулив плечи, переживала нечто похожее. Но чиновничья закалка заставила ее взять себя в руки и продолжить разговор.

— А как же ребенок? Как вы потеряли сына? — тихо спросила она.

— Ребенок? — засмеялась Зольда кривым ртом. — Вы шутите? У меня не было никакого ребенка. Вы думаете, на земле нашелся бы мужчина, который захотел осчастливить такую, как я?

Бетонная плита в мгновение упала с Илюшиных плеч и обнажила зачатки крыльев.

— С-слава богу! — не соображая, выдохнул он. — К-какое счастье!

— Вы так полагаете? — изумилась Зольда.

— П-простите, я не об эт-том… — зажал рот Илюша.

— Он имеет в виду, хорошо, что это оказались не вы, — нашлась Ольга, — на самом деле мы ищем женщину, убившую свое дитя.

Илья с благодарностью посмотрел на архивщицу, открывая в ней все новые грани человечности.

— Ой, тогда вы точно ошиблись, — успокоилась Рваная. — Там тортика не осталось?

— М-мы привезем вам з-завтра еще, — пообещал Илюша.

— А почему Зольда? Вас изначально так звали? Или ошибка паспортного стола? — напоследок спросила Ольга.

— Ошибка… Папа назвал меня Изольдой. Знаете, в те времена модно было давать редкие имена, чтобы у ребенка была исключительная судьба. Как видите, сбылось…

* * *

Уже за полночь они стояли у зеленого забора и молча курили одну сигарету за другой.

— Знаешь, Илюша, я поняла, как сильно люблю своего мужа, дочерей, трех внуков… — наконец вымолвила архивщица.

— Да, Оля… Все поз-знается в с-сравнении. Мне т-тоже многое от-ткрылось.

Они дружески обнялись. Стена, разделявшая социальный статус, возраст, мировоззрение, растаяла.

— Т-только вот как т-теперь жить с тем, что он-ни голодают?

— Трубить во все СМИ, искать спонсоров, — вздохнула Ольга. — Если не мы, то кто?

— С-сделай это, п-прошу тебя, — взмолился Илюша, — я оп-плачу все расход-ды… — он помолчал, — за счет б-брата, конечно. Сам-то я н-нищеброд…

Глава 30. Медина

После октябрьских мытарств Илья решил прекратить поиски. Ему уже ничего не хотелось знать. Он стал больше времени проводить с родителями, жался к маме, как молочный щенок. В Александровский дом престарелых перечислил миллион рублей с Ленкиного разрешения. Периодически ему звонила Ольга Филипповна и отчитывалась, на что