— Так финансирование жиденькое, — залебезила Ирина. — На еду с трудом хватает!

— По вам-то незаметно, что жрать нечего. — Архивщица оглядела с ног до головы такую же, как она, крупную бабу. — Воруете, поди?

— Да что вы! Перловку воровать, что ли? Или кубики «Магги»? А на меня не смотрите, я — диабетчица, вот и разнесло!

— Почему все люди у вас желтые? — продолжала допрос архивщица.

— Дустовым мылом их моем, от вшей, в коже со временем накапливается, — оправдывалась Ирина.

— Ладно, проверку всех документов начнем завтра утром. А сейчас нам нужно изучить личные дела стариков да познакомиться с некоторыми из них.

— Как вам угодно! Я все достану, все принесу.

— Зольда Коринкина у вас проживает? — строго спросила Ольга Филипповна.

— Рваная? Есть такая!

— П-почему рваная? — удивился Илюша, переглянувшись с архивщицей.

— Ну, кличка у нее такая. Изуродована вся, в шрамах, в струпьях.

— Он-на! — заволновался Илья. — Оля, эт-то она!

От выплеснутого из Илюшиных уст собственного имени, не обремененного отчеством и возрастом, чиновница подавилась слезами.

— Когда она получила увечья?

— Да бог ее знает, когда-то в молодости, — задумалась сестра, — она и не рассказывает об этом. Странная. Людей не любит, собак боится аж до истерики.

— Д-да п-пойдемте уже к ней! — сорвался Илюша.

Ирина повела их по тусклому коридору и двинула плечом одну из убогих дверей. Запах лекарств, испражнений и свежей краски сбивал с ног. В палате вдоль стен стояло пять коек. На них, укутанные кто во что, лежали высохшие, йодного цвета старухи, покрытые одинаковыми зелеными пледами без пододеяльников. В дальнем углу на кровати сидела согнутая пожилая женщина и смотрела в черный квадрат окна. На хлопок двери она не отреагировала.

— Зольда! — окликнула сестра. — К тебе из городской администрации приехали.

Опрятно одетая, в юбке и водолазке с высоким горлом, женщина обернулась. В темноте палаты ее силуэт ничем не отличался от других. И только когда сестра щелкнула выключателем на стене, Ольга с Ильей одновременно издали короткий горловой звук. Лицо Зольды будто перетянул канат, скрученный из собственной кожи. Голый скальп с остатками черных волос сползал набекрень. Левое ухо находилось на уровне щеки, правое задиралось значительно выше виска и представляло собой дыру без ушной раковины.

— Слушаю вас, — сказала она очень медленно, с трудом открывая рот. Губы ее тоже были сильно повреждены.

Илюша, державший в руках торт с шампанским, забыл, как дышать. Ужас перед человеческим уродством захлопнул щеколду в его мозгу, он потерял дар речи. Ольга тоже стояла подавленная. На помощь пришла сестра.

— Чиновники приехали проверить, как ты живешь. Поговорят с тобой, зададут вопросы, — разъяснила она.

— В рамках программы поддержки инвалидов. Подробно знакомимся с вашей биографией, — вышла из оцепенения Ольга.

Зольда развела руками. Кисти ее тоже оказались исполосованы шрамами. Указательного пальца на правой руке не было.

— Ну что ж, — протянула она. — Берите стулья, садитесь.

Ольга взяла у Илюши торт, уже порционно нарезанный, и выставила его на трехногий стол. Кивком головы приказала Ирине выйти. Как только дверь за сестрой захлопнулась, безжизненные мумии на кроватях захрустели костями и, как в дешевом ужастике, начали движение в сторону густого ванильного запаха. Не успела архивщица достать шампанское, как сухие цепкие руки растащили торт по кускам.

— Злыдни, мне-то оставьте! — заволновалась Зольда.

Ольга достала пластиковые тарелки и положила два кусочка рваной даме. Та, как и все, набросилась на сладкое, словно юродивый на подачку. Илюша, застыв в углу, попытался сглотнуть невольный комок, перекрывший гортань.

— Ох, а спиртное-то вам нельзя, наверное, — сокрушенно воскликнула архивщица.

— Давай, давай, хоть жизнь вспомним! — засуетились вокруг бабки, плотнее сдвигаясь вокруг стола.

— И мне, и мне, — возбудилась Зольда, — принимая из рук чиновницы одноразовый стаканчик.

Наконец все выпили, оживились и начали цеплять гостей вопросами. Ольга ущипнула Илюшу за кисть и нагнулась к уху.

— Ну-ка приди в себя! Стоишь, будто наказанный ребенок! — шепнула она, переходя на «ты».

И тут же зычным голосом обратилась к бабулям:

— Девочки, все замолчали. Нам нужно поговорить с Зольдой Петровной!

Ольга захлопала в ладоши, унимая старушек тоном воспиталки в детском саду. Зольда, явно подобревшая, размякшая душой, облизала от крема пальцы и улыбнулась ранеными губами.

— Что с вами произошло, как получили увечья, когда потеряли ребенка? — начала беседу чиновница. — Илья, садись уже ближе, мы с тобой в одном шаге от истины.

Илюша на дрожащих ногах нащупал табуретку и опустился на нее, как на раскаленный кол. Глядя на Зольду, он страшно хотел прижаться к маме, Софье Михайловне, и с ужасом думал, насколько же принципиально иначе могла сложиться его жизнь.

Глава 29. Зольда

У Петра Коринкина были вечно беременная жена и семеро готовых детей. Работал он шофером на мясокомбинате, развозил продукцию по торговым точкам. Сосиски, сардельки, колбасы перед попаданием в фургон взвешивались с точностью до грамма. Приемщики в магазинах и на рынках также дотошно сверяли документы и ставили упаковки на весы. Нестыковка данных до отправки и после попадания к продавцам грозила водителям тюрьмой. Двое предшественников Петра отбывали срок за расхищение государственного имущества.

Зольда родилась, когда ему было за полтинник. Последняя из семерых. К этому возрасту Петр вдруг ощутил вкус отцовства. Верткая девочка с косичками казалась ему особенной, замешенной совершенно из другого теста, чем предыдущие дети. Она смеялась, и он плакал от счастья, растирая на скулах щекотливые слезы. Она капризничала, и он целовал царапинки на ее щеках, пухлые пальчики, кругленькие плечи. В отличие от других чад Зольдушка была полненькой, сладенькой, никогда не голодавшей. С малых лет Петр сажал ее к себе в кабину и провозил на мясокомбинат. Участливые работницы угощали ее колбаской, сосисками, паштетом. Есть продукцию разрешалось, выносить — нет. Братья и сестры ненавидели Зольду. Всегда сытая, упругая, некостистая, непрозрачная, чужая. И лишь когда ей исполнилось пять лет, ситуация резко изменилась. Она стала божком, приносившим съестные дары огромной семье. Работа кормилицей начиналась с первых холодов, когда можно было облачиться в теплую одежду. Папа по-прежнему привозил ее на комбинат, пока грузилась продукция, Зольда ныряла в колбасный цех, и за небольшое вознаграждение упаковщицы обматывали девчушку сосисочными бусами, привязывали к рукам и плечам тонкие бублики краковской, резали напополам батоны любительской, рассовывая их в широкие не по размеру валенки. Зольда возвращалась к отцу, залезала в кабину и с ветерком они доезжали до дома, где сестру поджидала голодная кодла родственников. В сенях девчонку, божественно пахнущую вареным мясом и специями, раскручивали, как масленицу в хороводе, и всю неделю лакомились деликатесами, коих в деревне отродясь никто не пробовал. Счастье