– В церковь ходите?

– Ходим!

– Тогда перекреститесь!

Казаки начали креститься, а Гусак с удовлетворением улыбнулся – лучшего пополнения куреня и желать не приходилось. Все новоприбывшие молодцы были как на подбор.

– Истинно христианские души, – сказал он с воодушевлением. – Что ж, заходите в курень, располагайтесь, братья наши новые.

– А это наш взнос… – Мусий бросил одному из молодых казаков кошелек, который откликнулся мелодичным серебряным звоном. – Доброе дело нужно обмыть, чтоб не заплесневело.

Сечевики ответили радостным гомоном.

– Лаврин и ты, Панько, смотайтесь в шинок, – приказал куренной атаман. – Принесите горилки и что-нибудь закусить.

– Пусть купят у Лейзера, – сказал Мусий. – Скажете, что вас послал Гамалея. Лейзер хоть и обманет при расчете, но горилка у него всегда отменная.

Курень, в который приняли беглецов во главе с Мусием Гамалеей, назывался Пластуновским. Среди тридцати восьми куреней Запорожской Сечи Пластуновский курень – факт сам по себе удивительный. Все сечевые курени назывались либо в честь атамана-основателя (к примеру, Васюринский, Брюховецкий, Поповичевский), либо по местности, откуда вышли первые запорожцы (Уманский, Полтавский, Каневский). И только Пластуновский курень назывался по роду деятельности казаков, его составлявших.

Деятельность пластунов всегда окутывал покров тайны. Скрываясь, как звери, по тернам и камышам, они умели выть волком, кричать перепелом, ужом проникать в самые узкие лазы, быть бесшумными, как сова-охотница, и питаться всем, что только попадалось им на пути. Пластуны выслеживали врагов, внезапно нападали на них и даже в малом количестве побеждали значительно превосходящие силы противника.

Их нередко путали с казаками-могильниками, устраивавшими свои наблюдательные посты-засады на высоких степных могилах (курганах) и сообщавшими о передвижении татарских чамбулов, а также с характерниками, о которых ходили легенды. Живя вблизи татар, которые главным своим занятием считали набеги на христиан, запорожские казаки всегда принимали меры по охране своих границ от внезапного вторжения. Даже в Олешковской Сечи, будучи практически подданными крымского хана, сечевики не забывали о предосторожности.

Средствами охраны у запорожцев были бекеты, радуты, фигуры и могилы. Бекетами назывались конные разъезды казаков, радутами – тщательно замаскированные помещения для сторожевых бекетов, а фигурами – ряд бочек, связанных между собой и поставленных друг на друга. На верху фигур устанавливались пучки соломы, которые зажигались при появлении татар.

Обычно пластуны шли в поиск небольшими группами по три, пять или десять человек, устраивая в густых зарослях у троп свои «засеки» или «залоги», в которых томительно долго сидели на корточках, не шелохнувшись, порой всю ночь. Почуяв опасность, пластун мог отреагировать на нее молниеносно метким выстрелом даже в полной темноте, поскольку посредственных стрелков в пластуны не брали.

Вся деятельность пластуна так или иначе была связана с понятием «сакмы». Само это слово в переводе с татарского означает вообще любой след, оставленный человеком или зверем, но у пластунов оно приобрело более широкое значение.

Бывалые опытные сечевики слушали «сакму», прислонив ухо к земле; и если слышен был гул от копыт лошадей татарской орды, то говорили: «сакма гудит». Пробираясь потайными тропами в днепровских плавнях, пластуны чутко присматривались ко всем следам, оставленным на мягкой заболоченной почве. Порою передвижение противника можно было определить по стаям всполошенных появлением человека птиц, а вражескую засаду с головой выдавали тучи кровожадной мошкары, клубившейся над этим местом.

Когда за пластунами устраивали погоню, они могли не только бесшумно ползать, вжимаясь телом в землю и работая локтями и коленями. Пластуны начинали «путать сакму», применяя различные хитрости: долго петлять, прыгать на одной ноге или идти спиной вперед, вводя противника в заблуждение. Нередко пластуны, чтобы сбить со следа собак, натягивали на себя свежие бараньи шкуры или посыпали тропинку смесью табака и других травок, напрочь отбивающих нюх у ищеек.

Сама специфика их службы с чередованием долгой, томительной бездеятельности и постоянной готовности к схватке породила особый тип воинов. Пластунами были в большинстве своем люди средних лет, поскольку считалось, что молодые слишком горячи для этого дела, а к старости человек уже становится тяжелым на подъем, не обладающим нужной реакцией и сноровкой.

Василий, которому никогда не доводилось бывать в Сечи, был на седьмом небе от счастья. В отличие от старших товарищей по побегу, все ему было внове, интересно, он везде совал свой нос и не получал по нему лишь по той причине, что многие в Коше знали, какая фигура стоит за его спиной – характерника Мусия Гамалею не только уважали, но и побаивались.

В противном случае новоиспеченный сечевик запросто мог стать мишенью для насмешек, благо острословов в Сечи хватало; и что еще неприятней, Василию, как самому молодому, могла светить в курене роль помощника кашевара, мальчика на побегушках, который носит воду для костра, заготавливает дрова и разделывает рыбу или дичь, когда охотники возвращаются с удачей.

Но мудрый Мусий по молчаливому согласию с куренным атаманом дал Василию возможность обжиться, присмотреться к вольной сечевой жизни, которая на поверку оказалась не такой уж безоблачной и легкой, как сначала показалось молодому неофиту. Буйные степные ветры постоянно засыпали наполненные водой рвы, окружавшие валы Сечи. И как не тяжко было избавляться от извечной казацкой лени (очень похожей на зимнюю спячку некоторых животных), овладевавшей запорожцами в промежутках между боевыми походами, все равно приходилось брать в руки лопату и надрывать руки и спину, очищая рвы от ила и песка.

Конечно, в куренях находился и работный люд. Но то были мастера: кожемяки, кузнецы, шорники, сапожники, оружейники, портные… Использовать их на земляных и иных работах, не связанных со специальностью, запрещалось. Разве что во время осады Сечи; но тогда все становились воинами, а если требовалось, то и землекопами.

Казацкой сторожевой залоги в Сечи насчитывалось чуть больше полутора тысяч сабель (хотя на самом деле запорожцев было значительно больше). Другие запорожцы кочевали куренями по Бугу, Великому Ингулу, Исуни, Саксагани, по Базавлуку, Малой и Великой Камянках, по Суре, Самаре и самому Днепру – по обеим его сторонам.

Забот и работ тем, кто остался в Коше, хватало. Нужно было и охотиться, и рыбу ловить, и соль заготавливать для продажи, и селитру, чтобы из нее делать порох, и на сторожевых вышках нести дежурство, чтобы в Сечь не пожаловали незваные гости – солдаты русского царя или татарская орда. Хоть запорожцы и жили последнее время с крымчаками в мире, но веры им все равно не было.

О том, чем кормить общество, должны были заботиться куренные атаманы. В каждом курене (а было их тридцать восемь) велось свое хозяйство, и на общие средства содержался стол для всех его членов. Обычной пищей сечевиков были соломаха – ржаное квашеное тесто, кулеш – просяная каша с салом, тетеря – похлебка из ржаной муки и щерба – рыбная уха.