— Нет. — Я тяжело сглатываю, качая головой. — Нет, отпусти меня. Отпусти! — Я пытаюсь вырваться, извиваясь в его хватке, изо всех сил стараясь не обращать внимания на боль, когда я замахиваюсь на него другой рукой, отчаянно пытаясь застать его врасплох достаточно, чтобы освободиться. Я знаю, что это бесполезно, что нам некуда идти, некуда бежать, и более того, что я сделала только хуже. Что я нарушила свое обещание быть готовой, не сопротивляться, и я знаю, что он заставит меня заплатить.

Паника охватывает меня, и я извиваюсь в его объятиях, забывая, что Аника и Елена наблюдают, что мне нужно беспокоиться о них, защищать их, не давать им испугаться, что они не должны этого видеть. Я слышу разочарованное ворчание Алексея, но не обращаю внимания на предупреждение, которым оно является.

Я не вижу приближения удара. Когда его кулак попадает мне в челюсть, это застает меня врасплох. Настолько, что я даже не осознаю, что он вырубил меня, пока я уже без сил не опускаюсь на кровать, комната вращается вокруг меня, когда мое зрение пульсирует по краям, а затем темнеет.

***

Когда я просыпаюсь, мне кажется, что моя голова раскалывается на части. Меня захлестывает волна чистой паники, потому что я помню это чувство, моя голова словно раскалывается изнутри. Я начинаю пытаться сесть, обхватываю голову руками, прижимаю пальцы к вискам, чтобы немного ослабить давление, но я не могу пошевелить руками.

О боже. О боже. Блядь, блядь, блядь!

Я также не могу пошевелить ногами. На один ужасающий момент мне кажется, что он каким-то образом парализовал меня. Секунду спустя я понимаю, что привязана к кровати, мои запястья и лодыжки привязаны к четырем углам кровати с балдахином.

Мы не в комнате Алексея. Я не знаю, в какой комнате мы находимся. Здесь не очень хорошо обставлено, только кровать в центре, с левой стороны от меня ничего, кроме стены, а затем, когда я медленно поворачиваю голову, чтобы посмотреть на другую сторону, пытаясь игнорировать стреляющую боль в черепе, справа от меня возникает сцена прямо из моих ночных кошмаров…

С другой стороны тоже нет мебели. Только дверь, которая почти наверняка заперта, четыре глухие стены и крюк, свисающий с потолка, все это напоминает скотобойню. И Саша висит на этом крюке, ее запястья связаны и перекинуты через него, пальцы ног едва касаются деревянного пола, когда она плачет, крутя головой, как будто пытается увидеть, что происходит, хотя ее глаза закрыты толстой повязкой.

— Саша! — Я выдыхаю ее имя, и она издает тихий вскрик, снова поворачиваясь на крючке.

— Катерина! Где ты…

— Я на кровати. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно, как будто я не паникую. — Что происходит? Алексей вырубил меня, а затем…

— Он приказал своим людям вынести тебя из комнаты. — Голос Саши дрожит, каждый дюйм ее тела дрожит, когда она пытается дотянуться пальцами ног до пола. — Мы не знали, куда тебе забирают, а потом он схватил меня и притащил сюда. — Я слышу слезы в ее голосе, ее дыхание прерывается короткими вздохами. — Он завязал мне глаза, и…

— Он ушел?

Саша кивает, тяжело сглатывая.

— Он сказал, что вернется, он сказал…

Дверь открывается, и ее слова замирают, когда она поворачивается к нему, невидящим взглядом указывая на приближающиеся к ней шаги. Это Алексей, входящий в комнату в брюках с закатанными рукавами рубашки и расстегнутым воротником, с охотничьим ножом в руке. Двое мужчин следуют за ним внутрь, закрывая и запирая дверь, занимая позиции по обе стороны от нее. Ни один из них не смотрит прямо на нас, как будто им было приказано смотреть вперед и, зная Алексея, он, вероятно, так и сказал.

Мой пульс подскакивает к горлу, когда он шагает к Саше, даже не потрудившись взглянуть на меня. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, умолять за нее, но слова замирают у меня на губах, когда я с неприятным ощущением в животе понимаю, что все, что я скажу, сделает только хуже. И мгновение спустя Алексей подтверждает это.

Его взгляд скользит по Саше, предвкушающая улыбка изгибает его губы, когда он впитывает каждый дюйм ее тела, и затем, наконец, он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Ну, царица. Ты проснулась? — Он протягивает руку, прижимая кончик охотничьего ножа к груди Саши, чуть выше выреза футболки, в которой она легла спать прошлой ночью. — Знаешь, — говорит он непринужденно, опуская нож так, что он начинает разрезать ткань ее рубашки, — Саша здесь из-за тебя.

Я ничего не говорю. Я не могу. Я чувствую, что мое тело дрожит, каждый мускул напряжен, я готова к полету, который я не могу вынести, и к бою, в котором я не могу участвовать, потому что я связана. Вся травма, полученная в хижине, стремительно возвращается, ощущение связанности и беспомощности, яркие воспоминания о ножах Андрея и Степана, впивающихся в мою кожу, и то, как Алексей прижимает охотничий нож к коже Саши. Лезвие, должно быть, было невероятно острым, потому что оно медленно разрезает ее рубашку, как папиросную бумагу, почти без сопротивления.

— Я думал о том, как мне следует наказать тебя, — продолжает Алексей, опуская нож вниз и разрезая ее рубашку, кончик слегка царапает ее плоть, так что появляется рельефная розовая линия, из которой вытекают маленькие капельки крови. — Я думал о многих творческих способах, но потом я понял кое-что фундаментальное в тебе, Катерина.

То, что он использует мое имя, поражает, пронзает меня так, как никогда не пронзала его насмешливая царица. Это кажется знакомым, интимным, и мой желудок скручивает, потому что это напоминает мне, что он был близок со мной, что теперь он знает самые сокровенные части меня, и я никогда не смогу этого изменить. Он неизгладимо, залез топчась мне в душу, независимо от того, удалось мне каким-то образом блокировать его в тот момент или нет.

— Что? — Мне удается задать вопрос с некоторым трудом, мои губы немеют и распухают, все мое тело переходит в режим паники, которая угрожает охватить меня.

— Ты храбрая, когда дело доходит до твоей собственной боли. Я мог бы угрожать тебе весь день напролет, наказывать тебя худшими способами, и тебе потребовалось бы много времени, чтобы сломаться. Я думаю, ты могла бы вынести больше, чем некоторые из моих мужчин. — Он смотрит на меня оценивающе. — В некотором смысле я восхищаюсь тобой, Катерина. Не у многих женщин есть твоя сила или храбрость. Но, видишь ли, на самом деле у меня нет на все это времени. Ты нужна мне послушной, сговорчивой, потому что мне нужно вести бизнес и заключать сделки. Я не могу позволить себе тратить время на то, чтобы ломать тебя, как бы