Возмездие настигло американцев даже на дне Черного моря. Такого они наверняка не могли представить даже в самом кошмарном сне. Они чувствовали себя полноправными хозяевами в Костином Черном море, но это оказалось заблуждением. Возмездие было совсем рядом. С каждым оборотом штурвала оно неотвратимо приближалось.

Штурвал пискнул в последний раз, люк шлюза слегка приоткрылся. Сумрак глубины прорезала тонкая полоска света. Крышка люка медленно приподнялась и откинулась в сторону Кости.

Он напряженно замер. Внизу в шлюзе светилось два фонаря. Совсем рядом на крышке люка виднелись две руки. Кудинов поднял нож и приготовился.

В следующий миг «тюлень», открывший крышку, подтянулся на руках и скользнул вверх. Едва он высунулся по грудь, Костя вонзил в его сердце нож.

Лезвие вошло в грудь по самую рукоятку. Смерть наступила мгновенно, так что «тюлень» даже не успел дернуться. Его руки на крышке ослабли, но Костя мгновенно ухватил «тюленя» за лямки дыхательного аппарата и рванул вверх.

От пловцов, находившихся в шлюзе, его закрывала крышка. Для них все выглядело вполне естественно, как будто первый «тюлень» просто оттолкнулся и ушел вверх.

Костя рванул мертвого «тюленя» к себе, в тень крышки. Его бедро промелькнуло в луче фонаря. На нем в зажиме висел автомат. Наверное, «тюлени» брали оружие на случай встречи с каким-нибудь ядовитым обитателем глубины вроде ската.

Не став выдергивать нож из груди убитого, Костя развернул его и завладел автоматом. Как только следующий «тюлень» выбрался из шлюза, Кудинов убил его короткой очередью. Метнувшись влево, он выглянул из-за крышки.

Голова третьего пловца торчала из шлюза. Услышав знакомое шипение, он тут же присветил фонарем вверх. В этот миг Костя размозжил ему голову очередью сбоку.

В довольно тесном шлюзе вряд ли мог поместиться кто-то еще, но Кудинов метнулся в обход крышки и выглянул с другой стороны.

В шлюзе больше никого не было. Нырнув внутрь, Костя подобрал выпавшие фонари и вытащил наверх оба тела.

Покончив с этим, он развернулся и направился к рубке. Сунув олигарху фонарь, Костя объяснил ему жестами, чтобы Лопухин спрятался и ждал его возвращения.

Сообщение о том, что против Лопухина официально выдвинуто обвинение в пиратстве, грянуло как гром среди ясного неба. Практически все российские телеканалы тут же прервали свои вечерние передачи.

Торчавший в московском офисе олигарха Бронский заглотил пригоршню таблеток и принялся названивать по очереди всем адвокатам Лопухина. Самому олигарху он звонил едва ли не каждые пять минут, но безрезультатно.

Что делать в сложившейся ситуации, Бронский не знал, надеясь, что консилиум адвокатов сможет выработать хоть какую-то линию поведения.

Консилиум так и не состоялся по независящим от Бронского причинам. Адвокаты только начали съезжаться, когда произошло то, чего Бронский опасался еще утром.

К особняку с воем подкатило несколько джипов. Высыпавшие из них люди в масках в секунду разогнали журналистов, уже некоторое время толпившихся при входе.

В ядовито-синих всполохах, озарявших кабинет с улицы, Бронский сделал последнюю отчаянную попытку дозвониться до олигарха. Как и все предыдущие, она оказалась неудачной.

Тем временем коридор наполнился топотом и гулом. Дверь кабинета с треском распахнулась, и Бронскому в присутствии полудюжины адвокатов предъявили постановления на обыск и выемку документов. Выданы они были на основании международного ордера, выписанного прокуратурой Сингапура и переданного для исполнения в Московское отделение Интерпола.

Вернувшись к шлюзу, Костя поднял первого убитого «тюленя» и аккуратно выдернул из его сердца нож. После этого он втащил тело внутрь шлюза и быстро закрыл люк.

Наверняка у «тюленей» были свои условные сигналы, но в данном случае значения это не имело. Затянув штурвал, Костя подался вниз и трижды выстучал рукояткой ножа «SOS». В ответ снизу чем-то металлическим стукнули четыре раза. Костя в лихорадочном темпе повторил свой сигнал и замер.

После небольшой паузы шлюз начали осушать. Вода медленно выходила в специальные отверстия, верх камеры заполнялся воздухом. Костя тем временем подтолкнул тело убитого пловца к крышке нижнего люка.

Как только люк открыли, ноги «тюленя» безвольно свесились вниз. Из отсека послышалось приглушенное ругательство на английском. Две пары рук показались в проеме и подхватили «тюленя». Понемногу опуская тело, Костя прятался за ним и осторожно выглядывал в отсек.

В какой-то момент он решился и разжал руки. Тело скользнуло вниз. От неожиданности находившиеся внизу «тюлени» не смогли его удержать, и убитый грохнулся на палубу под трапом.

Оба «тюленя» машинально склонились над упавшим. Костя прошил их спины короткой очередью и тут же свесился в люк вниз головой. Ступней правой ноги он держался за скобу внутреннего трапа и мог в любой момент податься обратно в шлюз.

Отсек был пуст. Вдоль правой переборки в прорезиненных мешках аккуратной грядкой были сложены трупы, но живых «тюленей» в отсеке больше не было. Убедившись в этом, Костя уцепился левой рукой за перекладину нижнего трапа и в перевороте приземлился ногами на палубу. В этот миг из носовой части отсека донесся едва различимый звук.

Костя присел и замер. Лодка уткнулась в холм в наклонном положении. Звук донесся из левого переднего угла отсека как бы снизу. Видно там никого не было, но именно в том углу располагалась барокамера. Она представляла собой нечто вроде небольшой железнодорожной цистерны, так что за ней вполне мог кто-то прятаться.

В следующий миг Костя скользнул по наклонившейся палубе к носовой переборке отсека. Двигался он практически бесшумно, но очень быстро.

Вскоре он уже нырнул в узкую щель между переборкой и задней полусферой барокамеры. Выждав немного, он подался вперед, выглянул из-за барокамеры и вскрикнул от неожиданности.

Между боковой поверхностью барокамеры и переборкой лодки висел гамак. В нем с заклеенным скотчем ртом лежала Серафима.

При виде Кудинова с автоматом она вздрогнула и прикрылась связанными руками. Костя рванулся вперед, повернул атмосферный клапан и крикнул:

– Это я, Серафима! Не бойся!

Выхватив нож, он резкими движениями разрезал веревки на ее руках и ногах, а потом отодрал скотч.

– Боже, неужели это ты? – всхлипнула Серафима.

Она обхватила Костину голову негнущимися руками и зарыдала.

– Ну-ну, потом… – обнял ее Костя.

Момент, конечно, был глубоко трогательный. В другой ситуации Кудинов, наверное, и сам бы залился слезами, но сейчас было не до этого.

В лодке давление соответствовало атмосферному, и Костя уже ощущал симптомы кессонной болезни. Кожа начала зудеть, мышцы наливались свинцовой болью.