Парня явно это волновало…

– Ты – нечто большее, – возразила я, схватив его за руку и повернув лицом к себе. – Не смей затягивать меня в это дерьмо, Аксель. Только не меня. – Я судорожно вздохнула. Он неподвижно смотрел на меня, на лице его застыло жесткое выражение. – Даже не пытайся. Мужчина, с которым я сейчас рядом, – хороший.

Он взлохматил руками длинные волосы.

– Ты ни хрена не знаешь. Тебе нравится сама мысль, что я исправившийся плохой мальчик, ставший скульптором, которому ты отдала свое сердце. Но правда в том, что я не исправился, Элли. Я просто очень хорошо скрываю зло внутри. Когда я оказался за решеткой, мне чертовски быстро пришлось приспособиться к тюремной жизни. И научиться обуздывать гнев. Иначе я просто рисковал не выжить. Я притворялся хорошим парнем, чтобы выбраться оттуда живым… Ты и понятия не имеешь, каково все это…

– Заткнись, – огрызнулась я.

Услышав подобное, Аксель напрягся, и даже мышцы его начали подергиваться.

– Что, черт возьми, ты только что сказала? – стиснув зубы, спросил он.

Я заметила, что он шагнул вперед, но, не испугавшись, посмотрела ему прямо в глаза и проговорила:

– Я сказала заткнись.

Аксель Карилло стоял рядом, и от мускулистого тела исходили волны чистой угрозы. Но меня он не пугал. Вот так он обычно и поступал. Запугивал. Вызывал страх. Прогонял людей. Но в глубине души оставался испуганным маленьким мальчиком, который знал в жизни лишь борьбу. Он сражался, чтобы защитить свою семью и тех, кого любил, воевал против общества, которое забыло о нем и с самого рождения лишь от него отмахивалось.

– Тебе лучше отвалить, Элиана. Прямо сейчас. Я предупреждаю, – угрожающе произнес он.

Я медленно покачала головой, пряча всю нервозность глубоко внутри, чтобы ее не было видно. Аксель раздул ноздри. Я знала, что загнала его в угол. Он понятия не имел, что со мной сейчас делать, ведь обычно успешные способы запугивания не сработали. Потому что я знала его.

Ни за что на свете он не причинил бы мне вреда… Я видела это в его глазах… Чувствовала с каждым ударом сердца.

– Я не отступлюсь. И не позволю тебе это сделать, – твердо проговорила я.

Он прищурился, и в уголках глаз появились маленькие морщинки.

– Позволь мне кое о чем спросить. Но на этот раз мне нужен ответ, – настаивала я. Аксель наблюдал за мной, как охотник за добычей, но я не позволила себе дрогнуть. – Почему ты начал торговать наркотиками для Холмчих? Не зачем присоединился к банде, это я уже знаю. Но почему, когда стал старше, ты начал торговать дурью?

В тишине комнаты я услышала, как он скрипнул зубами. Я видела, как билась жилка у него на шее. Я знала, что ему сейчас нужно. Он должен сам убедиться, что изначально не был злым. Врожденный порок или навязанный грех – по сути совершенно разные вещи.

– Отвечай, – рявкнула я.

Сжав кулаки, он прошипел:

– Потому что я входил в банду, и именно так мы защищали нашу территорию. Лучшие из нас продавали наркотики, остальные следили за копами и угрозами со стороны соперников.

– Чушь собачья, – парировала я. В глазах Акселя вспыхнуло пламя. Я ткнула его в грудь. – Скажи мне настоящую причину. Почему ты торговал наркотиками? Не Холмчие, а именно ты. И для чего в столь юном возрасте ты взял в банду Остина и Леви?

– Ради денег, – ледяным тоном ответил он, и у меня в груди вспыхнул луч надежды. Он больше не выдавал откровенную ложь, просто уклонялся от правды.

– Денег на что? – продолжала я.

На каменном лице его мелькнула вспышка боли. Глаза засверкали.

– Перестань, – проговорил он. На этот раз я почти послушалась. Я видела, как боль, с которой он не хотел сталкиваться, вырывалась на поверхность.

– Почему, Аксель? – настаивала я, стискивая в руках ткань его рубашки.

Он продолжал молчать. И я не сомневалась, что он просто не мог вымолвить ни слова.

– Тебе нужны были деньги на лечение мамы, когда ей поставили диагноз БАС? И ты старался заработать как можно больше, намереваясь спасти ее от мучительной боли? Чтобы ей не пришлось умирать в агонии? Для этого тебе требовались деньги?

Аксель приоткрыл рот. Он прерывисто вздохнул, и вниз по щеке скатилась одинокая слеза, губы его слегка подрагивали. У меня из глаз тоже хлынули слезы. Я сочувствовала ему. Аксель этого не знал, но я видела его маму… Я была там, в палате, когда она умерла. Я хотела сказать ему, но знала, что он еще не готов к подобному признанию.

Но сейчас я не могла остановиться. Я уже проделала небольшую трещину в его непроницаемой броне; настал чертовски подходящий момент и вовсе ее уничтожить.

Пришло время впустить свет.

– Все так и было, – твердо проговорила я. – Ты ввел своих братьев в ряды Холмчих, потому что не мог справиться один. Ты нуждался в помощи, но боялся это показать. Да никто и не рвался тебе помочь. Ведь ты был «Акселем Карилло», которого Холмчие использовали для устрашения. И все соперничающие банды боялись тебя, как огня. Так как же ты мог просить кого-то о помощи, если сам никогда не выказывал ни чувств, ни угрызений совести? Да, отчасти тебе хотелось вовлечь Остина и Леви, потому что ты любил эту банду. И считал ее своей семьей. Они прикрывали тебе спину, а никто другой этого не делал. Они убили бы ради тебя, не задавая вопросов. Лишь они одни всегда находились рядом. И ты хотел, чтобы Остин и Леви тоже почувствовали себя частью семьи. Потому что любишь их. Больше всего на свете. Они – все, что у тебя осталось, и ты нашел единственный способ держать их рядом и при этом пытаться спасти маму. Ты думал, что это еще больше сплотит вас, как семью.

Сердце Акселя бешено колотилось в груди. Он смотрел куда-то поверх моей головы, не в силах встретиться со мной взглядом. Но я знала, что он слушал. Он протянул руку и крепко сжал мое запястье. Просто чтобы ощутить поддержку.

– Но ты не смог спасти маму, – участливо продолжила я, нежно поглаживая его руку подушечкой большого пальца. – Холмчие разрушали жизни Остина и Леви. Когда Портер свалился с передозировкой, ты сбежал от копов и оставил, сам того не ведая, Остина и Лева заботиться о маме в последние дни ее жизни. Но потом вернулся и спас Остина от беды. Ты поставил своих братьев выше банды, которая так долго была для тебя единственной настоящей семьей. И поступил так ради родных. Все свои поступки ты совершал ради них. И, чтобы твои братья смогли сберечь счастье, неоднократно жертвовал возможностью обрести свое собственное.

Я обвила руками его шею и коснулась пальцами длинного шрама, оставшегося от удара ножом, который чуть его не убил.

– Ради своих братьев ты пережил пять лет ада. И, даже несмотря на то, что в этом кошмаре ты обрел свое призвание, твои скульптуры отчаянно молят о прощении. Они пронизаны чувством вины и словно кричат от боли… глубокой скорби… тоски и печали по тому, что, как ты веришь, мешает тебе двигаться дальше… и ты не можешь им противостоять…