Наш дивизион разместился в лесу, километрах в десяти от областного центра. Здесь нам предстояло отдохнуть, пополниться техникой и людьми, научить новое пополнение владению техникой, словом, сделать из молодых солдат настоящих артиллеристов.

Стояла золотая осень. Сады, луга и леса приобретали золотисто-красноватые оттенки, и в этом своеобразии природы были свои прелести. Заглянешь в сад, а там — обилие яблок и груш, ветви деревьев гнутся под тяжестью плодов. Уму непостижимо, как в условиях войны сохранилось такое чудо?

Как только прибыло первое пополнение, мы с Власенко взялись за обучение молодых бойцов. План учебы прост: сначала теория, потом практика. Все как обычно, все как положено.

Неожиданно Власенко объявил:

— Петя, тебе придется поработать за двоих. У комбрига Липатенкова я выпросил короткий отпуск, всего на несколько суток. Я ведь здешний, сумской, как говорится, «вот моя деревня, вот мой дом родной». Давно не видел своих.

— Конечно, Василий Прокофьевич, какой может быть разговор, — одобрительно заметил я, — тут все будет в полном порядке. В свое время мне такой возможностью удалось воспользоваться в Ясной Поляне. Повидавшись с матерью и сестрой, поверишь, легче стало на душе. Теперь дорожу каждым письмом из деревни, они как елей на мою душу.

Проводив командира дивизиона, я вплотную занялся обучением бойцов. Липатенков не нажимал, не давил и командир корпуса Кривошеин, каждый из них знал, что за два дня из новобранца артиллериста не сделаешь, нужно какое-то время. А план-график я выдерживал. У меня даже появилась возможность заглянуть к своему другу Юрию Гиленкову, дивизион которого стоял недалеко от нас.

Правда, попал я к нему, кажется, не вовремя и стал свидетелем такой сцены: Гиленков распекал командира батареи старшего лейтенанта Озерова за какую-то провинность. Я подошел к ним, поздоровался. Юрий постарался умерить свой гнев, может, посчитал неудобным при постороннем человеке читать нотации своему подчиненному. Отпустив Озерова, он проговорил: «Мы еще на эту тему поговорим!»

В офицерской землянке, куда мы зашли, командир дивизиона еще продолжал извергать громы и молнии по адресу офицера. Я попросил объяснить, в чем дело? Из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор?

Немного успокоившись, Гиленков рассказал забавную историю о том, что у него в части появился свой Остап Бендер, тот самый офицер, с которого он только что снимал стружку.

— А подробнее? — настаивал я.

— За последнее время, — продолжал Юра, — мы неплохо обустроились, возвели землянки, служебные помещения, построили кое-что для обслуживания техники, словом, сделали все для нашей жизнедеятельности. А этот коммерсант Озеров уже все продал.

— Как продал, не понимаю?

— Что тут понимать! Как только мы покинем лес, все наши строения перейдут в руки местных властей. Еще не выяснил, какие деньги получил наш Остап Бендер, но факт остается фактом. Прямо не знаю, что предпринять? Ведь дело до трибунала может дойти.

С такими опасениями нельзя было не согласиться. Дело может круто обернуться как для Озерова, так и для командира дивизиона. Я тут же поинтересовался:

— Откуда у подчиненного такая предпринимательская жилка?

— Озеров из беспризорников, — рассказывал Гиленков, — всю жизнь боролся за выживание, все это, видимо, и наложило на него определенный отпечаток. Мужик он пробивной. Что-то достать — это может сделать только Озеров, прокрутить какую-нибудь комбинацию — опять же он, Озеров. Хотя, в общем-то, офицер храбрый, не из трусов.

Ситуация, конечно, пикантная, но я посоветовал своему другу не раздувать конфликт. Привел несколько примеров из своей практической работы и с беспризорниками, и с бывшими уголовниками. Предложил выход: пусть Озеров все деньги, которые получил, сдаст в штаб, чтобы их можно было использовать на благо всего личного состава. А что касается построек, то после того, как дивизион покинет лес, их все равно оприходуют местные власти. Как их уже будут использовать — хранить ли картошку, мариновать грибы или для каких-то других нужд, это никого уже не должно интересовать.

Гиленков внял моему совету, ход делу не дал, а когда началось новое наступление, об афере Озерова забыли вообще.

Пока стояли в сумских лесах, мы с Юрой еще не раз встречались на его или моей территории: наша дружба крепла с каждым днем. Это была фронтовая дружба, которая помогала нам выживать в суровых условиях войны.

Вскоре из родных мест возвратился Власенко, причем возвратился не один. Он привез с собой брата Григория, молодого долговязого и очень застенчивого парня, говорившего в основном по-украински, иногда подмешивая и русские слова. Григорий был уже призывного возраста, и Василий Прокофьевич посчитал так: раз подходит срок мобилизации, пусть послужит под началом старшего брата, а то ведь неизвестно, как сложится его судьба. Парня устроили в ремонтную мастерскую учеником, в дальнейшем он стал полноправным солдатом, был шофером, воевал на равных со всеми, закончил войну в Берлине, после демобилизации работал на шахтах Донбасса.

Изо дня в день повышалось боевое мастерство наших батарейцев. Еще недавно это были украинские деревенские увальни, теперь их не узнать — стали настоящими воинами. Молодежь с завистью смотрела на тех солдат, кто участвовал в боях и имел ордена и медали. Политотдел бригады взял себе за правило — награждение бойцов и командиров проводить в торжественной обстановке.

В октябре 1943 года награждались участники Курской битвы. На поляне стоял стол, накрытый красным кумачом, на столе ровными рядами разложены коробочки с орденами и медалями. Награды вручал сам комбриг Липатенков. Заместитель командира по политчасти подполковник Яценко вызывал по списку воинов, а комбриг вручал награду.

Тогда же и я получил орден Красной Звезды. Липатенков поздравил меня с наградой, пожелал успешной службы. Награжденным предложили сфотографироваться на память.

Эта фотография хранится у меня и по сей день, как свидетельство тех незабываемых дней 1943 года.

Как-то незаметно подступил ноябрь. Похолодало. Поубавилось солнечных дней, в лесу стал исчезать багрянец, еще недавно радовавший глаз, а по утрам на траве стали заметны следы первых заморозков.

К этому времени танковая армия готова была к боевым действиям. Тут как раз и приказ подоспел: армии перейти в подчинение 1-го Украинского фронта.

23 ноября наша бригада (теперь уже 19-я гвардейская механизированная) погрузилась в железнодорожные эшелоны, и составы покатились через Конотоп — Бахмач — Нежин к Киеву, освобожденному от оккупантов 6 ноября. Разгрузились мы недалеко от украинской столицы в Дарнице. Днепр переходили по наплавному мосту. Старый мост был взорван, но с обеих сторон уже копошились саперы и строители, приступая к его восстановлению.

Тот, кто видел Киев в ноябре 1943 года, знает, какие разрушения оставили после себя гитлеровцы. В центре, на Крещатике, вряд ли можно было найти хотя бы один уцелевший дом. Полуразвалившиеся стены многоэтажных зданий с разбитыми колоннами, груды камня, щебня, бревен и ржавой проволоки — все это говорило о том, что, оставляя город, немцы методически взрывали кварталы и целые улицы.