– Ты больше ничего не увез из Кастилии, – тихо отозвался Аникей. Смуглое лицо его дышало злобой. – Вам не уйти, все равно не уйти, люди легата расправятся с вами! Как расправились бы и со мной, если б я ничего не добился…

– Люди легата? Так Никита Суевлев, оказывается, вовсе не брянский боярин.

– Я думал, ты догадался раньше, – подросток зло усмехнулся. – Поверь, у легата хватит людей.

– Они знают меня в лицо?

– Не все… Но это тебя не спасет.

– Как знать, как знать… – Раничев тихонько рассмеялся. – А ну-ка, Аникей, сними свой сапог… Нет, не этот, левый… Ты ведь с ним не расставался во время всего пути… С чего бы? Ну, снимай же, или тебе помочь? – Иван положил руку на эфес меча.

Что-то шипя, Аникей стащил с левой ноги сапог и бросил его на пол.

Раничев оглянулся:

– Вскрой подметку, Проша.

– Господине!!!

Иван пригнулся… достаточно быстро, чтобы просвистевший мимо кинжал злобно воткнулся в балку.

– А ну, сесть! – рявкнул Раничев, и литовский шпион пригнул голову… сидел, словно затаившаяся змея. – Ну, что там, почитаем… О, латынь!

«Подателю сего следует помогать во всем, как если б я сам просил. Томазо Селла – великий инквизитор Полонии».

– Ах вот как?! То-то вы разговаривали по-польски… Значит, Суевлев, оказывается, – инквизитор. И чем это язм, грешный, так заинтересовал святую инквизицию? Ты можешь быть со мной откровенным. Аникей, и не надейся на своих покровителей. Ведь пославшие тебя зададут резонный вопрос – о связях Рязанского князя с кастильским королем Генрихом. И тебе совершенно нечего будет рассказать.

– Святую инквизицию интересуешь не ты лично, – после слов Раничева Аникей явно задумался. – Рязанский князь, Хвостин… да и литовцы тоже требуют пригляда. Ты убьешь меня?

– К чему? Это сделают твои покровители. Впрочем, думаю, ты сделаешь все, чтобы к ним не вернуться… Знаешь, я почему-то нисколечко не верю в твой фанатизм.

Аникей лишь усмехнулся.

– Поэтому можешь убираться прямо сейчас, – продолжил Иван.

– Господине, не отпускай его! – встрепенулся Пронька.

– Молчать! – Раничев стукнул кулаком по стол. – Убирайся! Я сказал!

Натянув на ногу истерзанный сапог, шпион подобрал упавшую на пол шапку.

– Постой, – уже на самом пороге придержал его Иван. – А зачем вы хотели снять с меня перстень?

– Хоть какое-то объяснение, – Аникей неожиданно улыбнулся. – В конце концов, это единственное, что ты привез из Кастилии. Значит, за ним и ездил.

– Умен… – сквозь зубы протянул Раничев, слушая, как стучат ступеньки под ногами уходящего шпиона. – Умен…

По крыше все так же неутомимо…

…колотил дождь.

Не просто дождь, а пополам со снегом. Мерзкая была погода, что и говорить, Иван поплотнее прижался к жене, та застонала во сне, нахмурилась, видно, что-то худое снилось. Да и самому-то боярину не спалось – тревожно было на душе, словно бы ждал-дожидался какой-нибудь гадости. Может, на погоду было так муторно?

Иван поворочался, встал. В свинцовом переплете окна, сквозь прозрачную слюду, заводил мокроснежную карусель ветер. Выл в печных трубах, буранил на раскисших дорогах холодные глубокие лужи. Хорошо, успели отжаться; непогодь навалилась внезапно – ведь вроде только что сияла красно-желтой листвой золотая красавица осень, и вот на тебе – снег, дождь, буранище! Хороший хозяин в такую погоду скотину на улицу не погонит, Иван и не гнал, хоть и осталась еще трава на дальних пастбищах. Хватит и той травы, что есть, слава Богу, изрядно селетось запасли сена.

Накинув на плечи однорядку, Раничев полюбовался на спящую жену – в зеленом свете лампадки она казалось русалкой, незнамо как оказавшейся на широком боярском ложе – и тихонько, стараясь не скрипеть половницами (перебрать бы во следующее лето), вышел. Заглянул к детям; нянька, старушка Настена, встрепенулась было, но Иван махнул рукой – спи, мол. Наклонился над кроватками, поцеловал в лоб, сначала Панфила, потом Мишаню, эко, на пальцах-то у детушек – по-прежнему черные полосы… как раз там, где обычно носят перстни. Ничего, одну половину дела сладили, даст Бог, сладится и другая.

Выйдя из детской горенки, Иван прошел холодные сени и поднялся наверх в светлицу, тоже холодную, чай, без печки – не топилась, чаду не было, на то и светлица. Поежившись – на холоде почему-то лучше думалось – уселся за стол в резное кресло, вытащил из сундучка фотографию неизвестной женщины с надписью «Другу Викентию от Нади», серебряный перстень-печатку с двумя переплетенными змеями. Перстенек-то работы грубой – и надеть стыдно – верно, таскала какая-нибудь приблатненная шелупонь. Ну да, Егоза – кажется, так звали парня… А напарника – судя по фотографии – Викентием. Интересно, как пробрались сюда эти людишки? Ведьма говорила – не закрылась дыра. Это что же, получается, любой может ворваться в прошлое из сорок девятого года? А может, случайно все получилось? Да нет… Раничев вытащил гильзу… Нет, не случайно. Они тщательно готовились, вооружились, выбрали жертвы – чтобы наверняка… Золота, серебра и прочего взяли изрядно. И – Хвостин говорил – недавно объявились снова. Одна банда? Или – несколько? Эх, живьем бы кого захватить, потолковать бы… Хвостин. Надо бы съездить, переговорить с думным дворянином – мало ли, вдвоем чего и придумается, Дмитрий Федорович мужик умный. Когда последний раз и виделись-то? Да недели две назад, когда ездил с докладом после возвращения из чужедальних земель. Коварный иезуит Суевлев – или, как его там? Брат Томазо Села? – какое-то время подвизавшийся при дворе князя Федора Олеговича под видом брянского боярина, сгинул куда-то, пропал – скорее всего, что-то почувствовал и сбежал, гад, неведомо куда. Наверное, в Литву подался. Ну и флаг ему в руки, лишь бы здесь не пакостил.

Иван глотнул из стоявшего на подоконнике корца холодного квасу и задумчиво посмотрел в потолок. Да, к Хвостину нужно было съездить…

Хвостин приехал сам. Неожиданно, после полудня, Раничев как раз собирался немного вздремнуть. Во дворе послышались чьи-то голоса, крики, лошадиное ржание. Иван поднялся с лавки, глянул с любопытством в окно, увидев въезжавших во двор торговцев – грязные, накрытые рогожками, возы, утомленные кони. Потом присмотрелся – увидал у торговцев мечи, сабли, кольчужки, у кого – и короткое копьецо-рогатину, понял, что не торговцы то – воины. Сам ухватился за меч да позвал Проньку, чтобы бежал к Лукъяну да поднимали бы воев… И тут увидел Хвостина. Думный дворянин, доверенное лицо и ближайший советник князя Федора Олеговича, был одет в простую сермягу и лисий треух – нисколько не изысканно, наоборот, в таком наряде Хвостин походил на худого посадского человечка – приказчика или мастерового.

Раничев выбежал на крыльцо, кивнул с улыбкой:

– Здрав будь, Дмитрий Федорович. Заходи, заходи, не стой на крыльце-то, простудишься, чай, не май месяц. Каким ветром к нам?