Предупредив монаха, чтобы не попадался на глаза до самой Кафы, Раничев удалился, не очень заботясь возможными со стороны монаха последствиями. Можно было, правда, для надежности и убить поганца, да наверняка так и следовало поступить, как сделал бы на месте Ивана каждый… только вот он-то все таки был не «каждый», а интеллигент, хотя бы и в первом поколении – все ж таки когда закончил герценовский истфак. Директор исторического музея, мать вашу, а не прощелыга с большой дороги!

– Четки? Какие четки? – спросонья не врубился Аникей. Только потом дошло. – Ах, четки… Да, хотел купить тут, у одного монаха. А что?

– Да так… – Раничев пристально посмотрел на слугу. – Тебе-то они зачем, эти четки?

– А я ведь, господине, в монаси собрался, – потупив глаза, со всей серьезностью отвечал Аникей. – Вот доберемся домой – так сразу и пойду в послушники.

– Ну, флаг тебе в руки, – уходя, буркнул Иван.

Пани Катаржина была просто вне себя от радости…

* * *

Суматошная Кафа, с ее крепостями, рынками и разноязыким говором, особого интереса у Раничева давно уже не вызывала – неоднократно приходилось бывать. Город Иван более-менее знал, был знаком с несколькими арматорами и купцами, так что отыскать идущее в Тану судно труда не составило.

Крутобокий зерновоз «Сципион», принадлежащий гильдии торговцев хлебом, уже следующим утром вышел в Азовское море, или – Меотийское болото, как его называли местные греки. Судно сильно раскачивалось на волнах, низкое небо хмурилось, хмурым выглядел и поглядывающий на него шкипер с рыжей, давно нечесаной, бородою. Наверное думал, как успеть вернутся в Кафу до начала осенних штормов. Раничева, естественно, этот вопрос никоим образом не донимал, наоборот, очень даже радостно было на душе – ведь Иван возвращался домой, и не с пустыми руками. Скоро Тана, затем – вверх по Дону, и вот она, родная земля – Великое Рязанское княжество. Не так и долго осталось.

Расслабился Иван, чего уж скрывать? Укрылся от ветра в каюте да почти до самой гавани пьянствовал с попутчиками – двумя приказчиками-нижегородцами, бывшими в Кафе по торговым делам. Ну хоть попутчики, пусть только до середины пути, так и то веселее.

– Ну, Сеня! Тебе за вином бежать, – вытряхнув в кружку последние капли, Раничев протянул кувшин одному из приказчиков – вихрастому лупоглазому парню с узенькими усиками и кучерявой бородкой. – Твоя очередь.

– Сбегаю, – облизав губы, кивнул тот. – А много ль брать, и какого?

– Да самого лучшего! – азартно заявил другой приказчик, Никодим – толстый и круглый, с черной, чуть не до самых глаз, бородищей и лукавым прищуром.

– Не нальют нам самого лучшего, Никодиме, – со вздохом произнес вдруг Иван. – Никак не нальют.

– Это почему же?

– Да потому что самое лучшее у них – на продажу.

– Да в Тане уж небось у каждого по две бочки припасено! – Семен засмеялся. – А в Азаке татары вина не пьют, им Магомет запрещает.

– Угу, – усмехнулся Раничев. – Не пьют, как же!

– Молод ты еще, Сема! – поддержал Ивана Никодим. – А то бы знал, что ордынцы зело к пианству способны.

Прихватив опустевший кувшин, Семен вышел на палубу, а Никодим с Раничевым, неспешно допив остатки вина, затянули песню, которую пели вот уже второй день и никак не могли допеть до конца. В общем-то, пел один Иван, а приказчик подтягивал, не всегда попадая в такт. Но так, ничего выходило, душевно, особенно если учесть, что песня-то была не из простых – «Скакал витязь по степи» – местный «культовый хит», который Раничев исполнял эдак душевно, с надрывом, почему-то – на мотив «Белладонны», известной в исполнении как английской группы «UFO», так и наших «Веселых ребят», причем наши-то пели гораздо лучше. Душевнее!

– Ну? – допев второй куплет (третьего не помнил), Раничев вопросительно взглянул на собутыльника. – Что-то Семен долго не возвращается. Неужто вино кончилось?

– Типун тебе на язык, Иване Петрович! – рассердился Никодим. – Ну надо ж такое сказать!

– Ла-а-адно, не злись, – Иван подмигнул приказчику и засмеялся. – Пошутил я… Э, да вот, кажется, и Семен! Чего так долго, Сеня?

Вернувшийся с добычей посланец с гордостью поставил полный кувшин на стол.

– Еле успел, – он шмыгнул носом. – Еще б чуть-чуть – и пили бы какие-нибудь опивки.

– Что так?

– Да монаси, черт бы их… Едва не опередили.

– Постой, постой, – встрепенулся Раничев. – Монахи ведь вина не пьют!

– Ага, не пьют… так же, как и твои татары… Поди вон, сам погляди.

– Что за монахи? – разливая, спросил Никодим.

– Да не наши, не православные, перед самым отплытием сели.

– Так-так-так, – Иван насторожился. – А нет среди них такого тощего, противного, с лошадиной харей?

– Да пес их знает, Иване Петрович, я ведь не присматривался… Да, служка твой, в сапогах красных, с монасями говорил о чем-то.

– А, – отмахнулся Иван. – Все, бедняга, четки себе купить хочет. Ну, вздрогнули!

* * *

Потом уже ходил за вином сам Раничев – ему пришла очередь – шумно так ходил, шатался, едва даже не упал через борт – хорошо, поддержал родимый слуга, Аникей-отрок. Живо бросился к хозяину, аж сапог забыл одеть на левую ногу, так и поскакал – в одном.

– Не ушибся ли, господине Иване Петрович?

– Не ушибся, – тяжело опираясь на щуплую фигурку слуги, Раничев дыхнул перегаром – ровно дракон, эх-ма!

Случившиеся на палубе как раз в это время католические монахи-францисканцы с осуждением покачали головами. Над мачтами, в лазурном небе, ветер быстро нес облака, впереди, освещаемая осенним солнцем, показались темная полоска берега, устье реки и две крепости по обоим берегам – ордынский город Азак и Тана – торговая фактория генуэзцев. Приплыли.

Иван и на причал вышел такой же – качающийся и орущий что-то веселое. За ним – стараясь не очень шататься – плелись оба приказчика, за теми – монахи, а уже за ними – Аникей-отрок. Ну-ну…

– Знаю тут одну корчму, – задержавшись на пристани, Раничев обнял собутыльников за плечи и заговорщически подмигнул. – Искендер-ага хозяин.

– А турок-то? Так и мы его знаем…

– Ну тогда что ж мы стоим? Аникей! Аникей! Да где ж ты, мать твою?

– Я здесь, господине.

– Узнай-ка, не плывет ли кто по пути? Ежели что, придется нанять лодку.

– Сделаю, мой господин, – поклонившись, Аникей убежал прочь, а Иван с друзьями свернул на постоялый двор Искендера-аги.

Одноглазый турок встретил гостей с улыбкой, а, узнав Раничева, поцокал языком и громко позвал:

– Прошка! Эй, Прошка!

– Звал, Искендер? – вбежал в корчму белобрысый подросток в чистой сермяжной рубахе, свежих онучах и тщательно подвязанных опорках из лошадиной кожи.