— Великие композиторы, да? Я играла их произведения на фортепиано.

Внезапно у нее заурчало в животе. Громко. Она засмеялась.

— Кажется, я наработала себе аппетит.

— Ты? Голодна? Какой сюрприз! — Он хмыкнул, положив руку ей на живот. — Я сам умираю с голоду. Пойдем поищем чего-нибудь.

Он встал и потянулся, а Элли осталась лежать, любуясь его стройной и высокой фигурой. Он кинул ей свою рубашку, а сам влез в джинсы. Элли спустилась с ним по ступенькам.

Только услышав, как у задней двери скулит Саша, Элли вспомнила об Эйприл.

— Блю, мне надо срочно выпустить собаку!

— Ладно. — Он достал из буфета пакет шоколадного печенья и налил два стакана воды, подав один Элли. — Давай это и сделаем. Потом она может прийти сюда. — Он наклонился и поцеловал Элли, затем отворил дверь. — Хочу, чтобы сегодня ты спала в моей постели.

— Я не могу идти в таком виде!

— Конечно, можешь. Никого нет на мили вокруг. — Она засмеялась:

— Ну, как скажешь. — Полы рубашки закрывали ее до середины бедер. — Но у меня не такие жесткие пятки, как у тебя. Как насчет шлепанцев?

— Здесь их нет. — Он вынул печенье, держа его как приманку. — Пошли, моя девочка.

— Ну ладно. — Она вышла за ним в глубокую, не нарушаемую ничем тишину ночи, с миллионом звезд, сверкающих на очень темном небе. Глубоко вдохнула и призналась: — Я обожаю тишину.

— Я тоже. — Он протянул пакет, и Элли достала пригоршню печеньиц.

— Все свое детство я не могла дождаться, когда же выберусь куда-нибудь. А когда это случилось, обнаружила, что большие города мне не по вкусу.

— Мне нравятся города. Движение, энергия, но здесь мне нравится больше. А в город всегда можно съездить. Вот наоборот сделать труднее… И я все думаю, что будет с Брэндоном? Он отправляется в ВВС, это смело и накладывает определенные обязательства. Он не сможет потом вернуться домой.

— Он очень привлекателен, — заметила Элли. — Похож на Тапэка Шакура, но с волосами.

Блю рассмеялся:

— Ты права. Никогда раньше не замечал этого. — Он взглянул на нее. — Тебе нравится рэп? Он как-то не вписывается в твой стиль.

— Это моя работа — уделять внимание всему, что происходит в мире музыки. — Она задумалась, жуя печенье. — Не могу сказать, что мне нравится рэп. Критики правы — в основном он женоненавистнический, антисоциальный и воспевает насилие, но лучшие вещи — это мучительная и очень мощная поэзия. Гибель Тапэка я восприняла как личную трагедию. Выплакала себе все глаза.

— Я удивлен, мисс Коннор. Он был дешевым гангстером.

— Может быть. — Она пожала плечами. — Но еще он был красивым, молодым и очень талантливым. Некоторые его песни… — Она замолчала, когда они подошли к ее крыльцу. — Прошу прощения. Не надо мне продолжать. Это все еще больная тема.

— Для тебя, кажется, все погибшие музыканты — больная тема.

Элли кивнула:

— Вполне возможно.

Внутри громко тявкнула Эйприл, ей ответила увязавшаяся за ними Саша, царапаясь в дверь. Блю открыл дверь, и Эйприл выскочила, кинулась в траву и распростерлась с почти слышимым вздохом облегчения.

— Прости, детка. — Элли дала ей печенье. — Это Блю виноват. Он меня отвлек.

Эйприл проглотила печенье, лизнула руку хозяйки и понеслась вверх по холму, задираясь и кувыркаясь с Сашей, забегая вперед и возвращаясь.

— Собаки здорово разговаривают без слов, — сказала Элли.

— Да. Язык тела.

Он обхватил девушку за плечи, и, к ее изумлению — она-то решила, что физический жар остыл, — Элли ощутила немедленный отклик. Блю повернулся к ней, обнял и поцеловал. Его руки подняли подол рубашки, и ее ягодиц коснулись прохладный ночной воздух и его пальцы.

— Мне нравится язык тела.

Она протянула руки и обхватила его орган.

— Мне тоже, — выдохнула она. — Но клянусь, если мы опять займемся любовью, я не смогу ходить несколько дней.

— Я тоже, — признался он и взял ее за руку. Они прошлись немного, и он произнес: — Твоя мама была очень хорошенькой.

— Да.

Прежняя печаль опять перехватила ей горло, но поскольку ее не надо было скрывать, чувство потери казалось уже не таким сильным.

— Что с ней случилось?

— Она приехала домой на Рождество, родила меня, а потом снова сбежала, когда мне было шесть месяцев. Бабушка говорила, что она все время горевала, и неудивительно, что в следующий раз о ней услышали, только когда в дом явился полицейский с просьбой идентифицировать тело по фотографии. Она приняла слишком большую дозу героина.

— О Боже! Как это печально!

— Я всегда думала над тем, почему она была так несчастна? — Элли покачала головой. — Для этого не было никаких видимых причин, понимаешь?

— Ты историк и поэтому пытаешься найти ответы, но это не означает, что они существуют.

— Я знаю, но не могу не искать.

— Мне повезло.

Он взял ее за руку и повел назад в дом, где они ели и говорили о другом, потом вернулись в кровать для того, чтобы в последний раз, очень-очень нежно заняться любовью. Она заснула, свернувшись калачиком в кольце его рук.

Все последующие дни слились для Блю в один. Он позволил себе бездумно скользить по волнам удовольствия, наслаждаясь орхидейной нежной Элли, бархатным звуком ее голоса. По ночам Блю спал крепким сном человека, который живет в мире с самим собой.

По утрам он варил кофе и отсылал ее назад в домик поработать, потому что не хотел быть виновным в том, что она нарушила бы свой график. Даже по утрам все казалось нереальным, и иногда от земли поднимался туман, окутывавший Элли до колен и делавший ее похожей на привидение, которое плывет к домику, где, по убеждению его матери, привидения как раз и обитали.

В одно из таких мгновений, когда он просто стоял на ступеньках, наблюдая за ней, прибыл Маркус с зеленым металлическим термосом, полным кофе с цикорием, который готовила Алиша. Серьезно поджав губы, обрамленный седеющей бородкой и без улыбки в глазах, он тоже смотрел на домик. Блю даже показалось, что на его лице появилось выражение злости. Через секунду Маркус взглянул на Блю и ничего не сказал.

Они начали работать. Весь день Блю ожидал, что Маркус выразит удивление, что Элли проводит ночи с Блю, или отпустит ехидное замечание — наконец-то его друг снова обзавелся любовницей, а может быть, спросит, что это означает для него. Маркус не держал ничего в себе. Он всегда имел собственное мнение и свободно высказывал его. Но не на этот раз. Он не говорил ничего до тех пор, пока в конце дня на холме не появилась Элли. Ее волосы были гладко зачесаны назад и связаны в хвост, и это подчеркивало идеальную форму ее головы, маленькие ушки и высокий чистый лоб. Блю замер, наблюдая за ней с этой горячей судорогой в сердце, глядя на длинные ноги под смятыми шортами, на прямые плечи под простой рубашкой. Каждый раз, когда он видел ее, ощущение, как будто ему в грудь воткнули раскаленную кочергу, снова и снова удивляло его. Элли была как лето, как солнечный свет.