– «Ах, Алиса, как бы нам встретиться, как поболтать обо всем…» – расчувствовавшись, замурлыкал Серега – выпал из обстановки.

Соратники многозначительно переглянулись и синхронно крякнули – случайно получилось, не умышленно. Рудин отреагировал на кряк – заткнулся, но продолжал рассеянно улыбаться, иногда трогая кончик носа вымазанными в ружейной смазке пальцами.

В том, что Толхаев замочил двух уголовников, Рудин, дитя войны, никакого криминала не видел. Григорий просто так ничего не делает – если уж он пошел на «острую» акцию, значит, эти двое угрожали его жизни. Стало понятно, почему так рассеян и мрачен Толхаев был в прошлое воскресенье, когда Ингрид «опознала» уголовников. Григорий просто не хотел, чтобы эти бандиты попали в руки Саранова и Улюма и начали колоться. Все становилось на свои места…

– Все, хлопцы, пошли работать, – скомандовал Рудин, когда стемнело. – Все по номерам, как обычно, только… – Тут какое-то смутное беспокойство исподволь, все же проклюнулось в напоенной Эросом душе сурового воина. – Только давайте так – все рядом. Не разбредаться. Мало ли чего…

… В двадцать минут первого Григорий Васильевич достал из зарядного устройства аккумулятор, вставил его в ночной прибор, прибор уложил в небольшую сумку, туда же бросил плоскую фляжку с текилой и, открыв металлический шкаф, с минуту размышлял, поглаживая тускло блестевшую сталь лежавшего на нижней полке «АПСа»[10]. Этот вид вооружения был совершенно неуместен в охотничьем арсенале – даже самый отчаянный поклонник Артемиды не рискнул бы использовать его в деле умерщвления живности. Пистолет Толхаеву подарил лет пять назад отставной полковник ГРУ – в процессе вдумчивой пьянки, когда дело дошло до братания и закономерного «ты меня уважаешь?!». Григорий Васильевич частенько разбирал его, собирал, взвешивал в руке, целясь в различные предметы, и периодически снаряжал магазин патронами, чтобы пружина не утратила упругость.

– Надо поработать, братишка, – обратился Толхаев к пистолету и, снарядив магазин, спрятал оружие в сумку.

Ровно в 0.30 «Форд-Мустанг» Толхаева, подобно реактивному снаряду, выстрелил из бесшумно разъехавшихся ворот и, вспоров ночную тишь низким воем двигателя, унесся к восьмому шоссе.

– «Оторвешься»! «Хвост» за тобой будет», – презрительно процитировал Григорий Васильевич, даже не удосужившись посмотреть в зеркало заднего вида. – Какой, в задницу, «хвост» – на таком-то звере…

Проехав мимо хлебопекарни, Толхаев резко сбавил скорость и, остановившись на обочине, выскользнул из салона. Подойдя к акациям, Григорий Васильевич присел и некоторое время всматривался в ночную мглу. Метрах в пятидесяти, на окраине пустыря, виднелись точки габаритных огней.

Толхаев достал пистолет и крадучись двинулся вперед. Приблизившись к машине метров на десять, Григорий Васильевич остановился и прислушался – из салона доносилась приглушенная музыка, дверь со стороны водителя была открыта, на фоне тусклого света приборной панели маячила какая-то тень.

В несколько прыжков подскочив к распахнутой двери, Толхаев ткнул стволом в расплывчатый силуэт внутри машины и властно, с металлом в голосе, приказал:

– Руки на голову, девочка. Игры окончены… – И осекся. В роли силуэта выступала большая дорожная сумка, стоявшая торчком на водительском месте, – от толчка она медленно повалилась на бок и мягко обвалилась на соседнее сиденье.

– Сюрприз! – хрипловато прошептал женский голос сзади, в затылок Толхаева уперся толстый кусок металла.

– Пистолет, – определил Толхаев. – С глушителем. Нехорошо…

– Положи ствол на сиденье, – мягко предложил женский голос. – И – три шага назад. Только медленно. Считаю до трех, потом прострелю плечо, – глушитель тотчас же уперся в правое плечо Толхаева.

– С тебя станется, – с нервным смешком пробормотал Толхаев, кладя «АПС» на сиденье и осторожно отступая назад, – глушитель синхронно переместился вместе с ним и вновь уперся в затылок.

– Ты чего удумал, деятель? – укоризненно спросила Ли. – Или мы не обговорили условия встречи? Я что-то не припомню пункта насчет каких-то там шпионских вылазок и пистолета с твоей стороны.

– Шутка, – буркнул Толхаев. – Я ж знаю, кто ты такая, – решил принять меры предосторожности.

– Ты все сделал, как я сказала? – поинтересовалась Ли. – Прибор привез?

– В сумке, у меня в машине, – Толхаев осторожно потыкал левой рукой в сторону шоссе. – Теперь я без оружия и не опасен. Может, опустишь ствол, поговорим?

– Поговорим, но ствол не опущу, – половинчато согласилась Ли, отступая назад. – Пошли к твоей тачке – пообщаемся. Только не оборачивайся, красивый мой, а то ногу прострелю…

Когда они приблизились к машине Толхаева; Ли забрала сумку с ночным прибором и текилой, велела пленнику сесть на водительское место, повернуться лицом к шоссе и положить руки на верхний срез лобового стекла.

– Сначала ответишь на три вопроса, потом посмотрим, чем заняться… Нас не ведут? Ты соскочил с «хвоста»?

– Сто пудов – нет, – не стал на этот раз хвалить своего Моторного зверя Григорий Васильевич. – Хочу хорошенько рассмотреть тебя – опусти ствол. Не забывай, мы же партнеры, сама сказала.

– Кто еще знает, куда ты поехал?

– Никто. Я что – совсем из ума выжил, чтобы…

– Хорошо, не нужно лишних слов. Ты обо мне кому-нибудь еще говорил? Вспомни, пожалуйста, – это важно.

От этой маленькой детали зависит твоя жизнь, между прочим.

– Да чтоб я сдох! – искренне поклялся Толхаев. – Ты что, совсем меня за дурака держишь? И, кстати, все. Три вопроса ты задала. Можно опустить руки?

– Нет, держи пока так – и не шевелись. Я хочу поблагодарить тебя за оказанную помощь, но боюсь, что ты начнешь руки распускать. Смирно сиди!

Ли осторожно приблизилась к Толхаеву и запечатлела влажный поцелуй на его небритой щеке. Вдохнув свежий запах хорошего одеколона, она пробормотала нечто нечленораздельное, но явно комплиментарного свойства.

– Спасибо, Гриша, – с придыханием прошептала женщина. – Спасибо. Ты оказал мне поистине неоценимую услугу. Ты был прекрасным мужиком. Очень жаль…

– Тронут, – смущенно буркнул Толхаев, опуская руки и поворачиваясь лицом к Ли. – Не ожидал… Однако, черт возьми, почему «был»? Ты что-то…

– Потому что ты все сделал и больше не нужен, – грустно сказала Ли, отступая на шаг и направляя ствол в голову Григория Васильевича. – Ба-ай!

Щлеп!!! – Глушитель изрыгнул незначительный сгусток пламени – голова Толхаева резко дернулась и свесилась набок.

Не оборачиваясь. Ли быстро пошла к своей машине, еще раз бросив на ходу:

– Очень, очень жаль…

…Загустели сумерки, откуда-то из-за города ветер притащил фрагменты вечерней свежести, обещавшие вскоре преобразоваться в прохладную ночь. Кошель хотел было перейди в дом, но передумал. Велел Роме включить переноску, притащить из дома телогрейку, водку и закусить – милое дело на свежем воздухе.