Пока Гилфорд обсыхал и одевался, Эразмус поставил палатку и выкопал яму для костра.

Они перекусили консервированной фасолью, сладкой, как патока, и отдающей дымом. Эразмус сварил в оловянной кастрюльке кофе. Кофе был густой, как сироп, и горький, как хина.

Змееводу явно не давала покоя какая-то мысль.

– Том рассказал мне про город, – сказал он. – Про то, что с вами там приключилось.

– Вы настолько хорошо его знаете?

– Мы знаем друг друга, назовем это так. Нас связывает то, что мы оба побывали в ином мире.

Гилфорд настороженно покосился на Эразмуса. Тот смотрел на него с нейтральным выражением.

– Черт возьми, – произнес он. – Я без разговоров продал бы Тому эти двадцать голов, если бы он попросил. Да, мы с ним вместе пуд соли съели. Но тут заявился Финч, весь такой из себя, взбесил меня… Ладно, не будем плохо о покойниках.

Эразмус отыскал в седельной сумке трубку, набил ее и поджег деревянной спичкой. Он курил табак, не речную траву. Запах казался чем-то экзотическим, навевал воспоминания. Это был запах книг в кожаных переплетах, запах мягкой мебели. Запах цивилизации.

– Мы с ним оба погибли в Великой войне, – сказал Эразмус. – В ином мире, я имею в виду. Мы оба говорили с собственными призраками.

Гилфорда пробрал озноб. Ему не хотелось это слышать. Все, что угодно, только не это. Хватит с него безумия. Не сейчас.

– По сути своей, – продолжал Эразмус, – я простая немчура, переселенец в третьем поколении, из Висконсина. Мой отец почти всю жизнь проработал на разливочной фабрике, и я бы повторил его судьбу, если бы не сбежал в Джефферсонвилль. Но существует и иной мир, где кайзер расплевался с британцами, французами и русскими. Многих американцев забрили в армию и отправили на войну в тысяча девятьсот семнадцатом и восемнадцатом… Сколько ж их там полегло. – Он откашлялся и сплюнул в огонь шматок бурой слизи. – В том ином мире я призрак, а тут до сих пор жив-здоров. Ты меня слушаешь?

Гилфорд молчал.

– Но эти два мира больше не отделены друг от друга и полностью. Ради того и было затеяно Преображение Европы, не говоря уж об этом так называемом городе, в котором вы зимовали. Два мира перепутаны друг с другом, потому что есть сила, которая хочет уничтожить их оба. Ну то есть, наверное, даже не уничтожить, а скорее съесть… В общем, это все сложно.

Некоторые из нас погибли в ином мире, но продолжили жить в этом, что делает нас особенными. Нас ждет работа, Гилфорд Лоу, и работа эта непростая. Только не подумай, что я знаю все подробности. Я их не знаю. Но дело предстоит долгое и грязное, и, кроме нас, заняться им некому.

Гилфорд был не в состоянии что-то говорить и даже что-то думать.

– Миры все время понемножку сближаются друг с другом. Том не знал этого, когда привел вас в город – хотя, наверное, мог что-то подозревать, – но точно знал, когда уходил. Сейчас он знает. И думаю, ты тоже знаешь.

– Люди во что только не верят, – пробормотал Гилфорд.

– И во что только не отказываются верить.

– Я не очень понимаю, к чему вы клоните.

– Думаю, очень даже понимаешь. Ты один из нас, Гилфорд Лоу. Просто боишься это признавать. У тебя есть жена и дочка, тебе не очень-то хочется участвовать в Армагеддоне, и я не могу тебя упрекать. Но это и ради них тоже – ради твоих детей и внуков.

– Я не верю в призраков, – выдавил Гилфорд.

– А напрасно, потому что призраки в тебя верят. И некоторые совсем не прочь увидеть тебя мертвым. Призраки бывают добрые и злые.

«Не собираюсь я поддерживать эти фантазии», – подумал Гилфорд.

Да, может, ему и снились всякие странные вещи. В колодце, в сердце разрушенного города. Но это ничего не доказывает.

Но откуда Эразмус может знать про солдата? И эти загадочные последние слова Салливана: «Ты умер во Франции. Погиб, сражаясь с бошами…» Нет, не сейчас; Гилфорд все обдумает потом. Он не станет откровенничать с Эразмусом. Ему нужно вернуться домой, к Каролине.

– Тот город, – услышал он собственный шепот.

– Тот город принадлежит им. Они не хотели, чтобы его обнаружили. И они пойдут на все, чтобы сохранить тайну. Попробуй вернуться туда через полгода, через год – ты его не найдешь. Они перепрятывают эту долину, как куль с мукой. Они это умеют. Оттяпать кусок мира так, чтобы люди о нем даже не узнали. Ну, может, ты-то и сумеешь его отыскать, но обычный человек – нет.

– Я и есть самый обычный человек, Эразмус.

– Можно хоть десять раз повторить что-то вслух, но правдой оно не станет, как говаривала моя мать. Ладно. – Змеевод со стоном поднялся. – Ложись-ка спать, Гилфорд Лоу. Нам еще идти и идти.

Больше Эразмус эту тему не поднимал, а Гилфорд не желал обдумывать услышанное. У него были другие, более насущные проблемы.

На змеиной ферме его физическое здоровье быстро пошло на поправку. К тому времени, когда из Джефферсонвилля прибыли лодки за змеями, он уже мог пройти пешком значительное расстояние, не хромая. Он поблагодарил Эразмуса за помощь и предложил на регулярной основе присылать ему «Аргоси».

– Мысль хорошая. Книга, которую написал Финч, у меня что-то не пошла. Может, и «Нэшнл джиографик» тоже будешь подкидывать?

– Конечно.

– А «Сайенс энд инвеншн»?

– Эразмус, на Бодензее вы спасли мне жизнь. Все, что угодно, только скажите.

– Ну, я не стану жадничать. И сомневаюсь насчет спасения. Жить тебе или умирать, зависит не от меня.

Эразмус погрузил свое стадо на две баржи, которые пригнал маклер из Джефферсонвилля. Им предстояло доставить Гилфорда на побережье. Фотограф протянул змееводу руку.

– Я хотел попросить насчет Евангелины… – начал Гилфорд.

– За Евангелину не беспокойся. Я ее выпущу, пусть пасется на свободе. Когда человек дает животному имя, здравый смысл отступает на второй план.

– Спасибо вам.

– Мы еще встретимся, – сказал Эразмус. – Подумай о том, что я говорил, Гилфорд.

– Подумаю.

Только не сейчас.

Капитан баржи сообщил Гилфорду, что случилась заварушка с Англией. «Было сражение на море, – сказал он, – и хотя на континент новости доходят куцые, можно не сомневаться, что мы разделали бриташек под орех».

Когда Рейн расширился и потек по равнине, продвижение ускорилось. Дни теперь были теплее, а рейнские болота под ясным весенним небом радовали глаз изумрудной зеленью.

Гилфорд последовал совету Эразмуса и прибыл в Джефферсонвилль анонимно. С тех пор как он последний раз видел город, тот разросся, в нем появились новые рыбачьи лачуги и три постоянных здания на твердой земле у пристани. В гавани стояли на якоре многочисленные суда, но среди них ни одного военного; у тех была база в пятидесяти милях к югу. В направлении Лондона никаких коммерческих рейсов – во всяком случае, легальных.