Клэсом в поселок. Какое же все это дерьмо!

Он пролил немного пива на серую крышку стола и теперь машинально водил в лужице пальцем. Точно так же, как в свое время в Тьёрнехойе бесконечно долгими часами водил пальцем по запотевшему оконному стеклу, стоя на коленях на скамейке. Пока его не заставляли прекратить.

— Ну что, пошли?

Он увидел перед собой довольную белозубую ухмылку Клэса. Брюнетка снова заняла место за стойкой, в помещение вошли несколько посетителей и направились к столику с подносами. Блондинка села за кассу.

Он поднялся.

— Нужно скорей лекарство получить, мы же обещали, — быстро сказал он.

— Что еще за лекарство? — спросил Клэс.

— Аннерс просил, разве ты не помнишь...

Улыбка исчезла, и лицо Клэса стало совершенно непроницаемым. Точно маска с неестественно узкими щелочками для глаз.

— Знать не знаю ни о каком лекарстве. Никто мне никакого рецепта не давал. Поехали!

— — —

Он прошел через все мыслимые стадии ожидания. Короткие вечерние часы показались ему такими долгими, точно длились не одни сутки.

Вначале он ждал спокойно, подсчитав, сколько времени им потребуется на дорогу туда и обратно, и даже щедро накинул им полчаса на то, чтобы, сделав дела, поболтаться по поселку. Он коротал время, выдумывая различные причины их задержки, и все сидел на стуле, всматривался в пылающее лицо малышки и прислушивался к ее кашлю, ощущая трудное, прерывистое дыхание ребенка, как свое собственное.

Первый час он кое-как выдержал, но нетерпение его возрастало. Им овладело невыносимое беспокойство, заставившее его метаться по дому и заниматься бесполезными и ненужными делами, во всяком случае, они могли бы и подождать. Он высыпал окурки, но тут же достал из пачки новую сигарету и стряхнул пепел в только что вымытую пепельницу. Перебрал цветы, выкинул увядшие, тщательно помыл вазы, дрожащими руками разместил в них оставшиеся цветы и поставил на место. Потом аккуратно повесил в шкаф брюки и блузку Уллы, которые она бросила на кровать.

Подержал в руках одну из ее косынок, размышляя о том, что с этими косынками связано что-то такое, с чем ему когда-нибудь непременно придется разобраться и чего сейчас он так трусливо избегал. Потом внезапно смял косынку и швырнул на дно шкафа.

Он то и дело выходил на дорогу, надеясь услышать шум мотора и увидеть на повороте машину, подходил к своему автомобилю, нерешительно брался за дверцу, собираясь поехать в поселок и разыскать их, и всякий раз вместо этого бегом возвращался к ребенку.

Он уже пошел было в интернат, чтобы найти Сусанну и попросить ее посидеть с малышкой, пока его не будет, но по дороге снова передумал. Он ходил из угла в угол по комнате, замирал, прислушиваясь, зажег, притушил и опять зажег сигарету, жадно затянулся и забыл о ней, остановившись посреди комнаты и вновь прислушиваясь, пока не обжег пальцы. И зашагал снова.

Он ждал, ждал, ждал, а под конец опять просто сидел, смотрел на ребенка и думал, что прошло уже слишком много времени.

Когда же машина в конце концов появилась и проехала к интернату, он поднялся и пошел вслед за ней, даже не подумав, что она должна была затормозить возле его дома.

Ребята кучкой стояли во дворе, Клэс в сопровождении Тони направлялся к ним. Они встретились почти посередине двора.

— Где же лекарство? — произнес он хриплым голосом, точно сам был простужен.

Клэс остановился. Он стоял, расставив ноги, засунув большие пальцы в карманы брюк, Передвинул во рту жвачку, раз, другой.

Он увидел пустые руки Тони и снова перевел взгляд на Клэса, лицо которого медленно расплывалось в нехорошей, как болезнь, ухмылке.

И тогда он ударил.

Давным-давно, в счастливые времена, он с трудом мог представить себе, как же это так — ударить человека? Как это все происходит и что потом испытываешь, ударив другого в лицо? Болит ли потом рука глухой, ноющей болью? Остается ли горький след в памяти? Но, подняв руку, он ни о чем таком не думал, рука будто сама знала, что ей надлежит делать, и вся его воля сконцентрировалась на том, чтобы ударить как можно сильнее. Он ударил, не целясь, прямо в эту ухмылку и уничтожил ее. И понял, что как раз этого и хотел.

Потом он отдернул руку и с удивлением посмотрел на свои пальцы, разжимавшиеся медленно и неохотно, точно для него было самым привычным делом сжимать их в кулак. Он подумал, что теперь и это умеет. Нет предела его возможностям!

Прозвучал звонок на ужин, но никто не шелохнулся. Ребята стояли неподвижно, словно в стоп-кадре.

Он медленно поднял глаза и встретил ненавидящий взгляд Клэса, тыльной стороной ладони отиравшего с лица кровь. Она вновь выступала на губах, и теперь уже голос Клэса казался простуженным.

— Напрасно ты это сделал, — тихо сказал он. — Ты еще очень и очень пожалеешь. Уж это я тебе обещаю.

Он промолчал, Клэс повернулся и пошел прочь. Вслед за ним в полной тишине, от которой звенело в ушах, поплелись и другие. Он остался один, стоял и разглядывал руку.

— Вот как все обернулось, — громко сказал он сам себе и почувствовал, что невыносимо устал. — Вот как все обернулось.

— — —

Он не мог уснуть.

Рольф наверху храпел и ворочался, так что скрипели обе койки, а он никак не мог уснуть. Пробовал принять позу, в которой обычно спал, плотно зажмуривался, но глаза тотчас сами собой широко раскрывались, и он опять лежал, всматриваясь в темноту.

Рехнулся он, этот Клэс, точно, рехнулся. Надо же такое придумать, совсем спятил... Но что-нибудь ему да помешает, накроется его план, это уж точно.

Очень немного времени потребовалось Клэсу, чтобы обдумать план. Наверно, он разработал его за ужином, когда сидел с непроницаемым видом, не обращая внимания на устремленные к нему со всех сторон любопытные взгляды, Потом, после ужина, ребята преданно обступили его, исполненные гнева и готовые сделать все, о чем он ни попросит, в отместку за разбитые губы и неслыханное унижение, которому его подвергли. Но он прогнал их всех, прогнал, пожав плечами и сказав, что они могут заняться своими делами, и направился прямо в комнату, прихватив с собой одного Микаэля. Разочарованные,