Великан содрогнулся. Напряжение схватки отступало, Смит начал дрожать всем телом – организм согревался как мог, растапливая поднакопленный за время мирной жизни жирок, и через минуту его колотило так, что лязгали зубы. Великан заозирался. Ему вниз по течению: там – Смит запомнил это – в пяти-шести километрах на карте стояла отметка небольшого поселка – что бы это ни было, он должен добраться туда. Но сначала…

Смит выбрался на середину русла и, размахивая руками, чтобы удержать равновесие, побрел по осклизлым камням. Под обрывистым берегом, метров на двести ниже, река выбросила на камни труп животного. Смит плюхнулся в воду подле мертвого зверя, непослушными руками вцепился в мокрую шерсть, с размаху вонзил нож в горло дохлятины. Его организм потратил слишком много энергии и сейчас нуждался в протеине.

Труп дернулся, с обоих берегов раздалось дружное тявканье стаи. Смит с отвращением посмотрел на свою пищу, борясь со рвотными позывами. Другого выбора у него не было – или он съест это и дойдет до человеческого жилья, или сдохнет здесь на радость местным падальщикам.

И Смит принялся за еду.

Его стошнило почти сразу. Комки полупережеванного мяса упали в воду и медленно поплыли по течению, цепляясь за камни, Смит зачерпнул горсть воды, прополоскал рот и, собрав только что исторгнутые кусочки, запихнул их обратно.

Откуда-то сверху раздалось ворчание. Великан резко вскинул голову, костенеющей рукой сжимая нож: зверь подобрался на край небольшого обрыва, под которым происходило пиршество, и теперь глубоко сидящие глазки внимательно изучали сидящего в воде человека. Впрочем, соплеменники при виде существа, сидящего в воде, с ужасом отвергли бы само предположение о том, что этот индивидуум принадлежит к расе homo: на грязном лице, обращенном наверх, залитом своей и чужой кровью, нельзя было прочитать ни единого признака разума. На зверя смотрел водяной дух, упырь, застигнутый исконным обитателем леса за своим отвратительным пиршеством. Они долго смотрели друг на друга, затем зверь, ворча, отступил от обрыва, а Смит вернулся к своему занятию.

Мяса оказалось мало, на вкус оно было… вкус Смит как можно скорее смывал ледяной водой, давясь непрожеванными волокнами. Он съел столько, сколько смог, затем поднялся, с трудом разогнув непослушные ноги, и побрел вниз по течению, придерживаясь середины русла реки.

Ох, как он шел!..

Течение норовило сбить с ног, толкая под колени. Камни с дна рвали ботинок на левой ноге и почти сразу разрезали кожу на правой, оставшейся без обуви, после чего весь путь Смит проделал по собственному же кровавому следу. Вдобавок камни норовили вывернуться из-под ноги великана, и он постоянно оступался, окунаясь в воду. Раза три или четыре Смит упал, один раз на мелководье, и, едва упав, помутившимся зрением увидел, как с обоих берегов в воду кинулись тени, расплескивая ледяную воду. Смит тотчас же вскочил, выдернул нож из-за пояса и, отчаянно размахивая руками, пробежал вниз по течению, насколько позволила река, а потом со всего маху плюхнулся в небольшой омут. Вздумай крысоеды броситься следом, никакого сопротивления оказать он бы не сумел – и без того кое-как выполз из водяной ямы, но зверей выгнал из воды инстинкт, и Смит продолжил путь.

Тело окостенело от холода. Он промок насквозь, ныряя, в то время как температура воздуха едва-едва поднялась выше нуля, и теперь холод, проникающий, кажется, в самое нутро, неотвратимо приближал его гибель. Организм пытался справиться с холодом и сначала принялся расщеплять жировую ткань, отчего Смита била крупная дрожь, затем программа повысила температуру тела до критического максимума, и все вокруг поплыло перед глазами.

Через четыре часа – и целую вечность – Смит почувствовал, как перестают мерзнуть ноги: будто кто-то пустил в речку теплую воду, потом тепло распространилось по всему телу, и великан понял – это смерть. Он замерзает.

Смит зарычал, собрал в кулак оставшиеся силы и рванулся вперед, но левая нога подвернулась на камне, такой же камень, только чуть-чуть острее, впился в правую ногу, и великан сел в воду так, что на поверхности осталась одна голова. Холод отступил. Пришло блаженство.

Ваша взяла. Вы меня убили.

На лице великана появилось бессмысленное выражение. Тело, поддерживаемое течением, обмякло и начало заваливаться набок. Раскрытые глаза, словно в последний раз, смотрели на холмы, покрытые готовящимися зазеленеть деревьями, небо, сыпавшее хлопьями снега…

…Деревянные мостки с выложенной камнями дорожкой, винтом закрученной по склону холма…

Дошел.

За ними пришли вечером. Давешний собеседник Прошина объявил десять минут на сборы, в комнату ввалились двое мордоворотов в боевых скафандрах десанта и встали по обе стороны дверного проема.

Собирать, в общем, было нечего – весь их нехитрый скарб был свален в одном из десантных ботов, убирать со стола крошки и упаковки от сухпайков, застилать смятые постели никто не заставлял, но все отпущенные десять минут Геворг Арамович и Дженни потратили, уговаривая Арамчика сдвинуться с места.

– Не хочу-у… – ныл мальчишка, потирая маленькими кулачками глаза.

Ругаться с ним никому не хотелось, и профессор с дочерью ворковали на все лады, а Прошин бестолково стоял подле окна. После обеда их сморил сон, и, если бы не внезапный подъем, они, наверное, так и проспали бы все время.

Арамчик соскочил с постели. Отца и Дженни он оттолкнул двумя руками и, недовольно глядя по сторонам, протопал мимо стражников в коридор, заставив взрослых выскочить следом.

Они вышли из дома, окруженные со всех сторон людьми в десантном камуфляже. Прошин почувствовал, как защемило сердце предчувствие чего-то недоброго – передышка, во время которой они успели привыкнуть к своему временному пристанищу, закончилась, и вокруг них вновь закрутились непонятные события. Судя по выражению лица профессора, он чувствовал то же самое, его дочь несколько раз оглянулась на погасшие огни метеопоста, и только Арамчик шел, насупившись и глядя себе под ноги.

Погода окончательно испортилась: поднялся ветер, засыпающий все вокруг снежными зарядами, выросшие за день сугробы обметала поземка. Видимости не было никакой, силуэты ботов в десяти-пятнадцати метрах от выхода темными пятнами виднелись сквозь падавший с неба снег.

Отряд разделился на две группы. Десантники держали оружие наготове – за высоким частоколом, отгораживающим территорию метеопоста от прочего леса, выли и тявкали какие-то звери. Может быть, те крысоеды, которыми пугали Ивана.

Они уже подошли к летательным аппаратам, пилоты готовились сесть в кабины и открыть рампу десантного отсека, как вдруг двигатели ближнего бота взревели. Выхлоп поднял стену снега и бросил ее на людей, заставив всех согнуться в три погибели, а когда буря унялась, оказалось, что над ними навис темный силуэт. Все замерли. Прошин застыл с задранной головой, пытаясь понять, что же происходит, и вдруг заметил, как под короткими обрубками крыльев поворачиваются две подвесные гондолы, направляя пушечные стволы на их дружную компанию.