Опознание с таким свидетелем не проведешь, но схожесть Ладогина по росту и костюму с возможным убийцей можно было отнести к косвенной улике обвинительного характера. Косвенной уликой можно считать и то, что Ладогин сейчас ни дома, ни на работе не появляется и на телефонные звонки не отвечает. Но когда сосед Риммы Кузьменко обнаружил ее труп, присутствовавший при этом Ладогин и не думал скрываться от милиции. Наоборот, он сам позвонил дежурному по городу и дождался прибытия следственно-оперативной группы, чтобы дать свидетельские показания. Более того, Ладогин в тот день приезжал в Центральный райотдел разбираться, почему задержали его детективов. Не застав в райотделе Купреянова с Ереминым, он, со слов оперативного дежурного, намеревался ехать за ними в УБОП, но почему-то не доехал. Ползучев небезосновательно подозревал, что кто-то предупредил Ладогина о возможном аресте, и даже догадывался, кто это мог сделать, — не случайно Василевская пыталась убедить его в несостоятельности придуманной им версии. После допроса Купреянова он уже и сам понимал, что у следствия по сути ничего против Ладогина нет.

Опытный адвокат способен развалить даже самую, казалось бы, железобетонную систему прямых улик и доказательств вины подзащитного, что уж тогда говорить о ничем не подкрепленных косвенных уликах и высосанных из пальца обвинениях? Впрочем, не таких уж и косвенных, убеждал себя Ползучев. Детектив «Интерпоиска» Ладогин заключил с Риммой Кузьменко договор о слежке за Баранниковым и задействовал своих коллег для выполнения этого заказа. Закончилось это тем, что владелец вещевого рынка и заказчица были убиты, а частные детективы Еремин и Купреянов задержаны группой захвата на месте преступления с оружием, из которого был застрелен Баранников. В совокупности такие обстоятельства вели к одному и тому же заключению — эти убийства связаны с детективным агентством «Интерпоиск».

Но одного «чистосердечного признания» Еремина мало, значит, кровь из носу нужно добиться, чтобы и Купреянов дал показания против Ладогина, решил Ползучев. Опера в таком деле следователю прокуратуры не помощники — «колоть» своего вчерашнего коллегу они не станут. Рассчитывать на то, что в ИВС поработают с Купреяновым в нужном следствию направлении, тоже особо не приходилось. Изолятор временного содержания относился к милицейскому ведомству (четырехэтажное здание ИВС находилось во дворе областного Управления МВД) и задержанного Купреянова, пенсионера МВД, имевшего спецзвание «майор милиции», которого его никто пока не лишал, в «пресс-хату» не посадят. Да и нет в ИВС «пресс-хат» как таковых, поскольку контингент здесь непостоянный.

ИВС (старое название — КПЗ) — это еще не тюрьма, СИЗО — уже тюрьма, где подсудимые сидят порой годами в ожидании суда, а в тюрьме жестокий и подлый тюремный мир не делает никаких скидок на седины, былые заслуги, звания, должности и регалии. Но и в СИЗО арестанты из бывших сотрудников правоохранительных органов находятся в привилегированном положении — они содержатся в отдельных «ментовских» камерах и «прессовать» их никто не будет, а по-хорошему убедить Купреянова оговорить Ладогина, ясное дело, не получится. В общем, от такого непробиваемого подозреваемого одна головная боль, и «важняк» Ползучев уже готов был отпустить задержанного детектива под подписку о невыезде, но в ночь после допроса Купреянов вдруг ни с того ни с сего вскрыл себе вены, и наутро сокамерники обнаружили его околевший труп и застывшую лужу крови под ним.

Смерть задержанного в ИВС — это ЧП. С надзирателей за допущенный суицид заключенных очень строго спрашивают, а сомнений в том, что Купреянов сам покончил с собой, быть не могло, ведь невозможно порезать человеку вены так, чтобы тот ничего не заметил и спокойно истек кровью, даже если крепко спал, к тому же эксперты-криминалисты дали заключение, что на бритвенном лезвии, которым были нанесены оказавшиеся смертельными порезы, остались отпечатки большого и указательного пальцев самоубийцы.

Трое сокамерников Купреянова — задержанный за получение взятки гаишник, милиционер ППС, ограбивший на улице подвыпившего подростка, и двадцатилетний мажор, сбивший на своем «бумере» насмерть двух прохожих (попавший в отдельную «ментовскую» камеру, очевидно, за отдельную плату), — в один голос утверждали, что ничего не видели и не слышали, потому как проспали мертвым сном от отбоя до подъема. То, что они действительно спали в ту ночь как убитые, подтвердилось их анализами крови, которые у них пришлось взять после того, как судмедэксперты нашли в крови Купреянова клофелин — лечебный препарат, оказывающий анальгезирующий (болеутоляющий) и выраженный седативный (успокаивающий) эффект, вызывающий сонливость. При употреблении клофелина в больших дозах или в смеси с алкоголем, что категорически запрещается, так как возможно опасное для здоровья значительное снижение артериального давления, этот препарат вызывает помутнение сознания с потерей памяти и потому часто применяется в криминальных целях. Лекарство это общедоступное, и преступники обычно используют его для ограбления попутчиков в поездах или случайных собутыльников. Особой популярностью этот недорогой препарат пользуется у путан — «клофелинщицы» незаметно подсыпают снявшему их мужчине клофелин в напиток, и завершается сеанс платной любви изъятием содержимого кошелька уснувшего клиента.

Объяснение того факта, что клофелин оказался в крови у всех, кто находился с задержанным Купреяновым в одной камере, у старшего следователя городской прокуратуры Ползучева было одно: Павел Купреянов сам усыпил сокамерников, чтобы никто не смог ему помешать свести счеты с жизнью. По мнению Ползучева, это самоубийство было прямым доказательством причастности покончившего с собой подозреваемого к заказному убийству Баранникова. Мол, отставной майор милиции Купреянов, осознавая, что за столь тяжкое преступление, как убийство по найму, совершенное по предварительному сговору организованной группой, его могли приговорить к пожизненному лишению свободы, сам вынес себе приговор.

Установить же конкретно чью-то вину за произошедшее ЧП не удалось, поэтому за суицид в ИВС начальник УВД уволил всю дежурную смену. Следователю Ползучеву такие форс-мажорные обстоятельства были на руку — на мертвого Купреянова теперь можно было навесить все, что угодно, что «важняк» и сделал. А именно добавил в протокол допроса страницу с якобы признанием Купреянова в том, что по заданию Ладогина он со своим коллегой детективом Ереминым следил за Баранниковым с целью навести на него киллера. Подделать незамысловатую роспись Купреянова в протоколе, в котором тот собственноручно подписал каждую страницу, не составило большого труда — сличать его подписи никто не будет, так что особо можно и не стараться. Осталось только задержать Ладогина, что было делом времени, и предъявить ему обвинение в организации заказного убийства владельца вещевого рынка. Что касается заказчика этого преступления, тот тут и искать никого не надо было — Римма Кузьменко фигурировала в деле как заказчик слежки за Баранниковым, завершившейся его убийством, стало быть, она и заказала это убийство. В связи же с ее смертью уголовное дело в отношении нее не могло быть возбуждено, поскольку согласно требованиям УПК смерть подозреваемого или обвиняемого являлась основанием для отказа в его возбуждении.

«Все гениальное просто!» — усмехнулся Ползучев, подшивая сфабрикованный протокол допроса в дело.