— Стой, сука!

Иди сюда, молоки…. Агнх… Ох… т-тварь. Чем т-ты… меня. Клять… Шериф! Кровь…

Ох, мама. Больно как. Я… как все вдруг понесло… Ох… Кругом, кругом все закружилось. Где тропа… Я упал. Шериф! Я, догнал… но, она… там… мама! Мамочка моя…

Глава 6. Кот.

Дом был большим, низким. Толстые почерневшие бревна просели под собственной тяжестью. Кругом стоят плотным забором сосны. В руках перед собой он тащил охапку дров из дровника. На колотых полешках намерзли куски льда и снега. Пахнут морозной древесиной. Дверь дома приоткрыта и это плохо. В такой мороз тепло моментально высасывается в любую щель. Как же я так теляхнулся? Ускорить шаг. Унты скрипят по сухому белому снегу. Как странно. Снег белый. Разве так бывает? Снег всегда черный, редко бывает серым. А тут все вокруг в слепящем белом снегу. Низкие елочки все усыпаны белым, с крыши свисает огромный козырек белого сугроба. Скрип-скрип под унтами. Унты как у отца. Тяжелые, до колена, мех наружу. Почуял сначала запах, ноздри дернулись. Неладное. До двери дома осталось всего метров двенадцать. И сразу после появления чувства беды, из-за угла дома высунулась огромная желтая морда. Белый! Повел на него черным, исполосованным старыми шрамами носом. Крохотным, злым, с красными потеками и комками черной слизи глазом уставилась прямо в душу и там все оледенело. Беззвучно открылась пасть с багрово-синим языком, оранжевыми клыками. Гигантский зверь сделал шаг из-за угла, выволакивая всю свою тушу. Наклонил голову к покрытой белым снегом земле, двинулся в его сторону. Когти черные, длинные как ножи. До двери не добежать. Он к ней ближе. Куда? В сарай? И что? На морозе не просижу там и полчаса. А Белый просто разломает сарай из жердей двумя ударами широченных лап. Ружье около печки. И какая разница. Ноги приросли к снегу. На какой-то сосне долбился дятел, отмеряя последние удары сердца. Почему Белый? Он же желтый весь, грязно-коричневый почти. Шерсть вся свалялась грязными сосульками. Шесть метров. Орать на него уже бесполезно. В руках дрожь. Пять метров. Господи, какой же ты огромный… Из приоткрытой двери прямо под лапы Белого бросился крохотный комочек ярости. Выгнул спину дугой, нелепо и криво ставя задние, сведенные судорогой тощие ноги и плюнул во врага. Зашипел громко, как вода, плеснувшая из котелка на раскаленные камни печки. Правую переднюю лапу поднял вверх, растопырив когти. Уши прижаты к голове, хвост торчит железной палкой. Соотношение размеров один к тысяче. К пяти тысячам. Человек против Пуруши. Суть против отсутствия сути. Кот! Как он… что он творит? Белый опешил и сдвинулся в сторону на шаг. Он щелкнул пастью на Кота скорее от неожиданности, чем от испуга. На морде дикое удивление. Кот истошно заорал. Комок ярости. Дикая любовь. Вопль перерос почти в ультразвук и стеганул по ушам как плетка. Кот дернулся в сторону зверя, еще сильнее выгибая спину. Худые кривые задние ножки переступают по снегу. Дрожат от напряжения. Медведь тяжело шарахнулся от маленького бойца еще на два шага. Приподнялся на задних и ударил передними перед собой по снегу. Это шанс. Проскочу! Бросив дрова, с трудом передвигая затекшие от страха ноги в тяжеленных унтах, на негнущихся коленях кинулся к двери. Проскочил! Кот истошно орал и тянул вопль так долго, что все это показалось сном. Сном? Белый медведь и дом в лесу. Это сон. Это мой Кот. Он за меня. Он не испугался Белого. Я испугался и размяк, а он как слиток стали. Жесткий. Крутой парень. Ружье. И где у меня ружье? Никак не удается схватить ружье. Оно все выскальзывает из пальцев. А время летит. Я не успеваю! Секунды летят! Не успеваю! Кот перешел на тихое мявканье и урчание. Неужели погиб? Хрипит. Я сейчас! Я бегу! Держись, друг! Бегу! Я за тебя порву эту сволочь в клочья! Зубами буду рвать…

Выныривал из сна долго и тяжело. Голова трещала, воротник рубашки разбух от пота и душил. Ноги свисали с кровати. Наверное, ворочался, сдирая с себя во сне тулуп. Еле разомкнул сведенные судорогой челюсти. Во рту сухо. Язык словно прилип к небу. Страшно хотелось отлить, и мочевой пузырь чуть не лопался. На груди чувствовалась горячая тяжесть. Острые когти, в ритм тихому урчанию, царапали кожу через рубаху.

Еще не проснувшись, с трудом заворочался. Кот спрыгнул с него в темноту. Встал, хватая руками воздух. Ориентируясь на ощупь в кромешной темноте, добрался до своего мини-толчка и справил нужду. В низу живота болело, словно дурацкий мочевой пузырь и правда лопнул, урина растекается по внутренним органам. Уремический перитонит. Вмазала она мне в бок коленом, может и такое произойти. Внезапно в памяти всплыли последние события. Элла в клинике с пробитым затылком. Волки. Бедные. И что вас так напугало? Медведистый мужик с семьей, в одних подштанниках, с удивлением смотрит вслед уходящему Майору. Брок под лекарствами лежит огромной кучей бесполезного мяса. Кот и медведь. Нет. Это был сон. Всего лишь сон. Но каков же мой Кот! Рейма. Бедняга Рейма. Что ж ты вперед-то побежал, дурачок. Эх, глаза твоего отца вижу. Не уберег я паренька. Не взял бы к себе, он сейчас хихикал бы с девчонками в школе, курил бы свой дебильный мох. Как же я так? Набрался, скотина, вискаря, потерял контроль. А он, волчонок, может, и жизнь мне спас. Ни хрена бы я не услышал. Приложила бы меня баба эта по башке стальным ботинком, как Элку и Коня-в-пальто, и перерезала глотку. Потерял я паренька. Что теперь ныть по этому поводу. Ладно. Давай соберись, мужик. Начни уже спасать хоть кого-то. Пока, все вокруг только мрут от твоих усилий.

Кот крутился под ногами и терся о сапоги. Он умыл лицо остатками холодной воды. Обычно Брок, утром после развода, бегал с ведерком к колонке и натаскивал ему полную бочку. Что бы, значится, у начальника был запас, и он не отвлекался на мелочи. Добряк Брок.

Побрызгал водичкой на присохшую к коже рубаху на правом боку. В темноте ни филина, ни совы не видать. Дотопал до своей керосинки спотыкаясь о Кота. С трудом разжег фитиль. Кот тихо повякивал от волнения. Критически осмотрел себя, с трудом заглядывая под мышку. Порез вроде не сильный, между седьмым и ложным ребром. В рубахе видна дырка сантиметра два-три в длину. Значит, умудрилась