личность, уже хорошо. Значит выздоравливает. Три года? Больше, как она тут. И вот начала выздоравливать, девочка. Рыдай еще. Плачь. Пусть лица твоих любимых будут перед твоим взглядом. Пусть и я вспомню елку в огнях, накрытый стол, коробочки с подарками, салаты и Новый Год.

— Они рядом. Они тут, Элла. Они живы, потому что ты выжила. Мой Андрюшка тоже жив, потому что я выжил. Я не умер, нашел в себе силы. И он тут, со мной. Растет. Посмотри, как он растет! Парень уже с тебя ростом скоро будет! Мужик! Знаешь, как я им горжусь? О-го-го, как горжусь! И тобой горжусь! И Брок, наш добряк, с нами, тоже выжил. Мы все выжили, чтобы наши родители нами гордились. Твои, гордятся, тобой. Не сомневайся. Все будет хорошо. Давай, кофе выпьем? Жалко, если пропадет. Может, последний кофе в этом проклятом мире.

Элла, засмеялась. Судорожно, не выныривая из его объятий, задергалась от смеха-плача. Потом отвернулась в сторону и украдкой посмотрела ему в глаза:

— Знаешь, почему они не трогали мое лицо?

— Почему? — Стало страшно от этих слов.

— Они говорили, что мое лицо такое красивое, что есть его не хочется.

— Значит, тебя спасла красота, Элла.

— Я не Элла.

— А как? По-настоящему?

— Теперь Элла.

— А как зовут тебя сейчас?

— Наташа.

— Я запомню.

— Но, пусть потом я буду Элла.

— Для твоего отца и мамы ты будешь Наташа.

— Хорошо. А для тебя?

— Ты будешь тем, кто ты есть сегодня.

— Люблю тебя.

— И я тебя.

— А Тина?

— И Тину.

— И меня и ее?

— И Кота.

— Поняла. Если меня — как Кота, то я счастлива.

— Вот и ладно. По чашке кофе?

— Я бы чаю. И булочку с маслом. И яичницу!

— А я кофе с молоком и бутерброд с сыром.

— Хорошо, давай кофе.

— Кружки найдешь?

— Надо вставать.

— И ладно. Все равно Майор подглядывает за нами в окно.

— Дурак. А ты помнишь вкус яиц?

— Он мой отец в квадрате. Даже в кубе.

— А ты мой.

— Тогда кофе?

— Давай. А яйца не помню даже как выглядели.

Рассмеялись оба. Ну, вот и ладно. Пережили истерику. Надо работать. Надо рассмотреть долбанную купюру. Надо идти искать Зеленую Куртку. Что за хрень тут твориться? Надо ловить эту злобную дуру и повесить ее, пока она не убила еще одного рейму, или машку, или еще кого, кто не заслуживает смерти сейчас. Сегодня. Как Кот на медведя полез? Не представляю себе, откуда такая храбрость в этом нытике. Он даже с другими котами не любит драться. Всегда убегает от всех. А тут на тебе, на такую громадину!

Они пили коричневый горький кофе из старых сколотых по краям керамических кружек и молчали. Она снова стала Эллой. Он стал Шерифом. Но, перед внутренним зрением пробегал совсем иной мир. Тот, старый, домашний. Кухня и завтрак, приготовленный папой в виде смешной рожицы из сосисок и яичницы, со щеками-помидорами и улыбкой из кетчупа. Мама одергивает и поправляет одежду, тихо ворчит, что снова посадил на брюки пятно. Мир любимых игрушек, запахов, маминых и папиных объятий. Егору вдруг показалось, что Наташку он знал и раньше. Еще в том мире, без черного неба. Мельком, мимолетно, но где-то встречал. А она украдкой поглядывала на него, не осуждает ли приступ слабости. Не в гневе ли за ее прокол с черноволосой. Заметила слипшуюся корку волос, и начала строить из себя заботливую мамашку. Мул-пракрити. Женское начало Вселенной. Схватила бутылку с мутной жидкостью, которую Механик варил в своей лаборатории электролизом и называл перекисью водорода. Надергала тряпочек из ветоши, натолканной в старую патронную коробку. Усадила на стул и начала нянькаться. Шериф мужественно терпел. Щипало. Мурашки от ее прикосновений бродили по спине, не стесняясь, туда-сюда. Капли стекали по лицу и бороде. Экстаз. Удовольствие. Как это называется. Ах, да, оргазм! Куда там, оргазму. Медицинское определение ни черта не проясняет.

Так прошел час. Элла обработала рану Шерифа и подстригла тупыми ножницами, заимствованными у Ромуальдаса. Зашить было нечем. Пыталась подровнять бороду, но он не дал. За окном немного прояснилось и посветлело. Нужно было решиться и начать работать.

Шериф достал из внутреннего кармана тулупа блокнот, вырванную страницу с рисунком девушки на беговой дорожке, из кармана скрученную купюру. Сел за свой стол и придвинул лампу. Элла подала ему сколотую линзу с прикрученной из проволоки ручкой и села рядом на стульчик. Сосредоточились.

— Смотри. От Марии Фроловой нам достался один рисунок на вырванной странице из блокнота. Она подарила его своему юному воздыхателю, как бишь его звали?

— Влад. Влад его зовут.

— Да, точно. На нем изображение, которое меня слегка торкнуло. Найдешь интересное сама? Линзу возьми.

— Дата?

— Так точно, помощник, дата на часах. Меньше года назад. Круто да? И вот набор цифр в углу. Теперь я уверен, что убили девушку именно из-за этих цифр. Наша с тобой общая знакомая, размахивательница железными ботинками, сама сказала, что ей нужны цифры. Присуседим рисунки из блокнота к действующим смарт-часам и что получим? Блокнот с рисунками я еще толком не рассматривал. Давай вместе.

Склонив головы к столу, они вдвоем начали листать помятые и истрепанные страницы альбома. Среди множества пейзажей, развалин зданий, животных и жареных на палочках рыбин встречались несколько портретов людей. Несколько зарисовок старика с окладистой бородкой в комбинезоне с непонятными знаками отличия. Он лежал в одной и той же позе, на лице отпечаток страдания и боли, но в тоже время и сила во взгляде. И сразу после него рисунок разбившегося вертолета. Поломанные деревья, языки пламени рвутся из обломков, к небу поднимаются столбы дыма, а вокруг машины стоят шесть силуэтов. Потом рисунки с изображениями ушедших в далекое прошлое предметов, странных комнат без окон с двухъярусными кроватями как в старых вагонах-купе, операционная с оборудованием, столовая с улыбающимися людьми в одинаковой форме, в руках подносы с тарелками. Страницы были пронумерованы внизу в правом углу. Других цифр в блокноте они не нашли. Фролова была просто самородком, талантищем. Начали рассматривать купюру в тысячу рублей.

— Вот ведь были времена, люди на бумажки выменивали, что им нужно, — сказала Элла.

— Капитализм, — буркнул в ответ Шериф, — Смотри, в углу тоже цифры, как и на рисунке с девахой на беговой дорожке. Написаны по-другому, почерк иной, не такой красивый как у Фроловой. Что общего между двумя надписями не понятно? Как считаешь — координаты?

— Нет. Они не так записываются. Там широта и долгота, по шесть цифр или по восемь, кажется. А тут по пять. И