Я закрыла глаза. Очень живо представились реалии наших тюрем, и Джек там… Нет, он наверняка выживет. Он – крепкий орешек. Но я всё равно похолодела до дрожи. Я же люблю его… люблю этого гадского американского медведя! Не могу больше, не могу…

Часы показывали пять утра. Я натянула джинсы, свитер и волосы завязала в хвост, чтобы не мешали. За окном было черно. В душе так же… Вызвала такси. Тихонько выскользнула на улицу, поёжилась, засунула руки в карманы ветровки. Кругом обман, даже в природе – днём жара, лето и солнце; а перед рассветом глубокая осень.

Я обречённо села в белое Рено с шашечками и назвала адрес. Я совершаю ошибку? Возможно. Что ж, Родина уже знает, что Джек – шпион, значит, ничего плохого я ей не сделаю. Избавлю от угрозы и хитроумной работы опытного и талантливого спецагента.

* * *

Такси подвезло меня к КПП. Сонный охранник удивлённо вытаращился, но впустил – у меня круглосуточный пропуск на предприятие.

– Александра, вы если по вызову генерального, то он сейчас у дальних складов. Косит.

Я кивнула. Ссутулившись, пряча руки в куртке и жалея, что душу никуда не спрятать, пошла под фонарями по асфальтовой дороге вдоль периметра. Моё богатое воображение рисовало облака колючей проволоки над забором и часовых с автоматами. Поехала бы я за Джеком в Сибирь, как декабристка? Надеюсь, до этого не дойдёт! Но маме в Сибири будет холодно, хотя она мечтала тайгу повидать… Я засунула нос в воротник ветровки и услышала шум газонокосилки. Почти, как рёв бензопилы на лесоповале.

Стоп, – удивилась я, – а почему газонокосилка? А коса где?

Завернула за постройку. Джек восседал в джинсах и ковбойской клетчатой рубашке с закатанными рукавами на небольшом красном тракторчике и с остервенелым лицом уничтожал траву на хорошо освещённом участке газона, точнее поля, раскинувшегося перед пандусами складов и площадками для парковки фур. Знакомые собаки побежали ко мне, встречая радостным лаем и размахивая хвостами, как приветственными стягами. Джек остановился и посмотрел, куда они бегут. Привстал… Не улыбнулся ничуть.

Моё сердце провалилось в живот, а холод сентябрьского утра показался невыносимым. Но я вдохнула-выдохнула, посчитала до десяти и решительно направилась к нему. Джек приглушил мотор и спрыгнул с тракторчика на ёжик подстриженной травы. Срезанные стебли пахли отчаянно, словно жаловались на иностранного агента, испортившего им жизнь. Со стороны конкурирующего завода газировки и кваса потянулся сизый туман, и небо посерело. Джек засунул руки в карманы и выпрямился. Обижен.

Ну и что? У меня больше поводов обижаться!

Я уставилась на носки своих белых кроссовок, не в силах взглянуть ему в глаза. На левый кроссовок влезла красная божья коровка. Ей тоже не спится. В груди сдавило ужасно. Нет, всё! Надо кончать с прелюдиями! Когда-то надо!

Я подняла глаза и выпалила:

– Уезжай из России немедленно. Тебя раскрыли.

Джек моргнул и широко раскрыл глаза. Очень широко. Обида как-то сразу проморгалась и появилась жалость.

– Балерина, девочка, скажи, ты ударилась головой? Или тебе этот ублюдок долговязый дал какой-то дряни покурить?

Теперь уже моргнула я. Ожидалась другая реакция. Пусть, конечно, не «спасибо, я буду вечно тебя помнить», но что-то более… хм… соответствующее моменту. Или я в растрёпанных чувствах сказала как-то не так?

– Они всё знают, – серьёзно подчеркнула я. – Поздно притворяться.

– Фак, я ему голову откручу, – раздражённо сплюнул Джек. – И тебе, когда дурь выветрится. Честно, был о тебе лучшего мнения, балерина. Надо было сразу зрачки проверить, чёрт! А я поверил в давление…

И тут я взъярилась:

– Хватит строить из себя идиота! Мне сказали, что ты – агент ЦРУ! У меня полон дом жучков! И у тебя тоже! И мне предложили за тобой следить! Сегодня, чёрт тебя побрал! Ты, чёртов шпион, приехавший вредить моей стране, прокололся на вшивых бумажках! Такой весь из себя крутой, а Лэнгли и ЦРУ из документов стереть забыл! Ты, ты знаешь кто?! – я кипела яростью, очень хотелось его ударить. Особенно потому, что он взял и нагло оскалился. И захохотал, как олень.

Вывел! Я не стала сдерживаться – подошла и стукнула его кулаком по груди со всей силы! Ойкнула, потому что отбила себе руку, а ему хоть бы что! Сволочь железная!

Джек схватил меня в охапку, продолжая смеяться.

– Не дерись, балерина…

– Отпусти! Отпусти, слышишь?! – заорала я, чувствуя себя почему-то слабой и никчёмной. – И не лезь целоваться, ЦРУшник проклятый… Ты… ты…

Глаза Джека смеялись, но сказал он серьёзно:

– Не ори, балерина, я не могу быть сотрудником ЦРУ хотя бы потому, что я пуэрториканец. А граждане Пуэрто-Рико даже президента США выбирать не имеют права, не то что в спецслужбах работать.

– Ты врёшь, – процедила я и зло прищурилась. – Имя у тебя не латиноамериканское, и даже не пахнет!

– Ну, я его сменил для рабочего удобства.

– Зачем? Чтобы работать под прикрытием?

– Нет, затем, что я карьерист.

– Так как же тебя зовут? – нахмурилась я.

– Меня зовут Джакобо Мария Изандро Рендалльез.

– Джакобо… – повторила я, оторопев. – Мария…

Хлопнула ресницами раз, другой… слов не находилось. И вообще проморгаться мне требовалось как следует. Чтобы сбросить розовые линзы ожиданий и ауру американского босса, и увидеть в лице любимого мужчины явные черты жителя островов Карибского моря: смуглый, черноволосый, жгучий, темпераментный, пират… И, кажется, он по-испански говорил, когда голову потерял. Мда… Дела… Но разве в этом дело?! Будь он хоть эскимосом! Речь ведь о другом.

Я ещё более грозно нахмурилась и выдала ему в лоб:

– Вербовку никто не отменял, между прочим. Теперь ты меня не обведёшь вокруг пальца – Лэнгли и ЦРУ хоть у Джакобо, хоть у Джека написано чёрным по белому. Врун!

Джек склонил голову и хитро посмотрел на меня.

– По-твоему, в Лэнгли есть только Штаб-квартира ЦРУ?

– А что ещё? – сурово спросила я.

– Ну, к примеру, Управление Национальными парками США. Или Колониальная ферма Клод Мур, имитирующая жизнь поселенцев 1771 года. Меня туда мать отправила после первого привода в полицию. Через хорошую знакомую.

– Хорошая попытка. И что ты там делал?

– Траву косил… – усмехнулся Джек и выпустил меня из объятий. – Нормальному английскому учился, отвыкал от уличных драк, индеек выращивал. Если твои хвалёные спецслужбы проверят, я в Лэнгли жил с семнадцати до восемнадцати лет. Самый, конечно, возраст для становления шпионом.

Я почувствовала себя глупой, как индюшка. Закусила губу.

– А вообще мы в США переехали из Сан-Хуана после смерти отца, когда мне было пятнадцать, – продолжил Джек. – Мать устроилась горничной в Нью-Йоркский отель. Через ту же богатую знакомую.