Она тут же осеклась. Генрих разразился язвительным смехом, а потом бросился на нее. Даже когда он ударил Анну по лицу, она не выпустила миску из рук. Следующим ударом Генрих повалил ее на пол. Миска выскользнула из рук Анны и разбилась. Ньокки и томатный соус залили пол. Над всем этим возвышался Генрих. Только теперь из глаз Анны полились слезы. Девушка вскочила. Генрих схватил ее за плечи и встряхнул.

— Мы немцы, — закричал он, — заруби это себе на носу, девчонка! Немцы! Мы едим немецкую еду.

Он так резко отпустил ее, что Анна едва не потеряла равновесие. Спустя секунду за отцом громко захлопнулась дверь. Анна тут же наклонилась. Может быть, удастся что-нибудь спасти, хотя бы ньокки, о соусе нужно забыть. Девушка дрожала от боли, голода и гнева, от того, как с ней обошелся отец, от того, что он растоптал все, что она с таким трудом сделала. Опустив голову, Анна стала убирать осколки. Она собрала на тарелку ньокки, которые не растоптал отец, и поставила их на стол. Мать и сестра смотрели на Анну широко открытыми глазами. Анна вымыла пол, выполоскала тряпку и села за стол, словно ничего не произошло.

— Я все равно хочу есть, — решительно сказала она. — Не знаю, что вы собираетесь делать, но я что-нибудь съем.

Анна наколола на вилку ньокки и отправила его в рот. Мать испуганно покачала головой.

— О нет, я не могу. Я не могу. А если отец узнает? Он придет в ярость.

— Хочешь умереть с голоду? — Анна снова взглянула на мать и сестру. — Вы хотите вдвоем умереть с голоду? Как он узнает, что вы ели? Просто не говорите ему об этом.

Элизабет снова покачала головой, в этот раз решительнее.

— Я не могу, не могу ему лгать, — запинаясь, ответила она. — Я ему никогда не лгала.

Она бессильно осела на стуле, а Ленхен тем временем взяла вилку.

— Попробуй, — уговаривала ее Анна, — они вкуснее с томатным соусом, но и так сойдет.

Рука Ленхен дрожала, когда она отправила в рот первые ньокки. Анна напряженно смотрела на нее.

— Ну как?

— Вкусно, — ответила Ленхен и потянулась к лицу сестры. — У тебя кровь.

Анна провела ладонью по губам.

— Ничего страшного, — пробормотала она.

Она подумала об отце. Когда-нибудь жизнь его за это накажет. Анна положила несколько ньокки на тарелку, поставила ее перед матерью, но Элизабет опять помотала головой и лишь с упреком взглянула на дочь.

— Ты еще пожалеешь, что пошла против отцовской воли.

Элизабет показалось, что девочки вообще не заметили, как она направилась к двери — слишком увлеченно они болтали. Собственно говоря, Элизабет всегда хотела, чтобы ее дочери были единодушны. Она просто сказала им «нет». Хорошо, когда сестры поддерживают друг друга. Она же была привязана к Генриху, как только вышла за него замуж. Она поклялась повиноваться мужу, а он за это защищал ее от мира, который ее пугал.

Элизабет замерзла, но прошла еще немного вдоль улицы, до того места, где лунный свет превращал лужи и сточные воды в серебристую ртуть. Тут женщина снова остановилась и потуже завязала шаль. Она спрашивала себя, когда же Генрих вернется домой. Элизабет боялась мужа и одновременно скучала по нему. Она не могла без него существовать. Он стал ее жизнью.

Было ли так всегда? Казалось ли ей раньше, что она просто не может без него жить? Элизабет уже и забыла. Она помнила, как Генрих попросил ее руки, когда отец проиграл все деньги и имущество. У нее не было выхода, кроме как принять это предложение. В конце концов, Генрих был привлекательным мужчиной, и мать советовала ей не раздумывать ни минуты. Да, он был элегантным мужчиной. Многие женщины смотрели в его сторону, хотя у Генриха было небольшое подворье и маловато земли. Элизабет нравилось его внимание. Отец хвалил молодого человека за хватку и трудолюбие. Тогда Элизабет еще не знала, что такое тяжелая работа, голод и бедность, но вскоре познакомилась со всем этим. Время помолвки оказалось для нее самым счастливым в жизни: у родителей еще оставалось немного денег, они могли хоть как-то держаться на плаву.

Генрих почти каждый день приносил ей цветы, а Элизабет следила за тем, чтобы на ней всегда было свежее платье, а волосы были уложены в красивую прическу. В гардеробе у нее было не одно платье, и каждый раз, когда они с Генрихом встречались, Элизабет надевала новое.

Молодой муж был очень обходителен с ней, защищал от своей матери, когда Элизабет испугалась старой коровы.

— Не нужно доить ее, если ты боишься, — шепнул Генрих ей на ухо.

Позже он сам заставлял Элизабет доить корову, как только понял, что вместо приданого получит кучу долгов. Он заставил ее прочувствовать, что значит обманывать мужа. И Элизабет поняла, что ей никогда не стоит лгать Генриху. Он клюнул на обман ее отца и всю жизнь не мог простить этого.

В первые месяцы брака Элизабет научилась ходить за плугом, когда Генрих вел впереди упряжку с парой волов. Женщина падала и снова поднималась, а муж даже не подавал ей руки. Элизабет работала в саду, присматривала за курами и помогала во время ноябрьского забоя скота. Ее белые руки стали грубыми, кончики пальцев были исколоты иголкой. Даже когда она вынашивала ребенка, муж не давал ей покоя. Генрих говорил, что ребенок, который не выдержит тяжелой работы, не должен появиться на свет. Элизабет научилась любить мужа вопреки страху. Она поняла, что никогда не следует ему перечить. У нее больше не было собственной воли. Она больше не была красавицей Элизабет. Она стала женой Генриха. И больше никем. Элизабет знала об этом. Она понимала, что никогда не сможет избавиться от него. Да она этого и не хотела.

Элизабет медленно вернулась домой.

Глава вторая

Пит тщательно изучил ситуацию, прежде чем отправиться за стол к дону Густаво. Рядом с Густаво было лишь два огромных охранника, хотя Пит по личному опыту знал, что они бандиту ни к чему. Брат дона Эдуардо был достаточно ловок, чтобы постоять за себя. В обращении с ножом ему не было равных. Пит уже встречал людей, которые хотели сразиться с доном Густаво. Большинство из них пожалели об этом, многим это стоило жизни.

Но в тот день обычно вспыльчивый молодой человек был спокоен, погружен в себя. Он откинулся на спинку стула. В правой руке между пальцами он покручивал сгоревшую спичку. Несколько дней назад он опять вернулся из дальней поездки и вскоре после этого, как обычно, поссорился со старшим братом. Это значит, что братья не так дружны, как вначале. Раньше они были не разлей вода. Старший склонялся к осторожности, младший был готов на многое.

— Можно присесть? — спросил Пит.

Дон Густаво поднял голову и внимательно посмотрел на него. На лице бандита не дрогнул ни один мускул. Он продолжал вертеть спичку между пальцами. Потом дон Густаво слегка наклонился вперед.

— Я плыл сюда вместе с твоей сестрой, — произнес Пит.