И военные приготовления продолжились. Премьер-министр распорядился построить двенадцать бронированных пароходов, предназначенных для ведения боев в американских прибрежных водах. Кроме того, были построены шесть новых винтокораблей класса дредноут, с бомбовыми отсеками.

4 июля 1862 года Пальмерстон сделал два заявления. В первом он объявил, что отныне Великобритания находится в состоянии войны с Союзом Линкольна. Второе обещало, что семья любого ирландца, который согласится вступить в британскую армию, будет бесплатно отправлена в один из штатов Конфедерации и в придачу получит двести фунтов подъемных. Одним махом он решил проблему иммигрантов, нашел место для бездомной нации и создал одну из самых сильных и боеспособных армий в мире. Даже Наполеон Третий и Бисмарк, угрожавшие британским интересам в Европе, неохотно признали британского премьер-министра гением, ловким манипулятором и политиком, с которым лучше не сталкиваться на узкой тропинке.

В ответ Авраам Линкольн прислал многословную ноту протеста, которая заканчивалась фразой: «Если вы против Союза — значит, вы поддерживаете рабство!» Лаконичный ответ Пальмерстона вошел в историю: «Пошли вы к черту, сэр!» Ричард Фрэнсис Бёртон от всей души ненавидел рабство. Своими глазами он видел массовое истребление населения, унижение и бедность — глубокие раны, которые оно нанесло Африке. И он не удержался:

— А что насчет торговли рабами, господин премьер-министр?

Правое веко Пальмерстона дернулось. Он забарабанил длинными наманикюренными ногтями по массивному столу из красного дерева:

— Я позвал вас сюда не для того, чтобы обсуждать мою политику.

— Я и не собираюсь этого делать. Просто любопытно узнать вашу политику в этом вопросе.

— Это невообразимая наглость!

— Вы неверно поняли меня, сэр. В моих словах нет ни вызова, ни неодобрения. Я знаю о резолюции Криттендена-Джонсона, которая утверждает, что армия Линкольна сражается за восстановление целостности и единства Союза, а не за отмену рабовладения.[89]Я также знаю, что конфедераты собираются продолжать эту грязную торговлю. Так какова ваша позиция?

Пальмерстон шлепнул рукой по столу и крикнул:

— Черт побери! Как вы осмелились спрашивать меня?

Бёртон ответил очень тихим, едва слышным голосом:

— В 1853 году я однажды зашел на арабский рынок. Негритенка или девочку-негритянку можно было купить всего за тысячу пиастров,[90]евнуха — за две тысячи. Девушки из Эфиопии и Кении стоили значительно дороже: их кожа, шелковистая на ощупь, остается холодной в любую жару. Перед продажей рабыням калечат гениталии, чтобы они не могли получать удовольствия от близости с мужчиной. Теоретически, это должно не дать им сбиться с пути истинного. Эти раны…

— Хватит, хватит, я понял вас! — прервал его Пальмерстон. — Очень хорошо, я вам отвечу. Выиграв войну, конфедераты окажутся в долгу перед Британией. И в качестве возмещения я потребую отмены рабства.

— А если они откажутся?

— Тогда я перекрою им морскую торговлю.

— Это большая страна.

— Может быть, это и большая страна, сэр, но за мной стоит целая империя, которая намного больше. И если они хоть на йоту проявят неблагодарность, я, не колеблясь ни секунды, присоединю к ней нашу бывшую колонию.

— Боже мой! — Глаза у Бёртона округлились.

— Империи требуются ресурсы, Бёртон, вот почему вся Европа устремилась в Африку. Но проклятый континент оказался крайне непокорным — возможно, с Америкой нам повезет больше. Очень многие ее части были нашими в прошлом, и все они могут стать нашими в будущем.

— Вы, конечно, шутите?

Пальмерстон еще шире вытянул губы:

— Возможно, вам не хватает воображения, которое необходимо политику.

— Но как вы сумеете оправдаться?..

— Оправдаться?!.. Оправдаться перед кем, сэр?

— Перед избирателями.

Пальмерстон откинул голову и издал смешок, похожий на треск:

— Они уже выбрали меня, Бёртон. И пока я занимаю это место, я буду делать то, что считаю лучшим, нравится это им или нет.[91]

Бёртон изумленно покачал головой:

— Вы, политики, сделаны из другого теста.

Пальмерстон вынул из кармана пиджака серебряную табакерку, щелкнул крышкой, высыпал понюшку табаку на тыльную сторону правой ладони, поднес ее к носу и вдохнул.

— Найдены восемь винтостульев Стэнли.

Бёртон заморгал при внезапном изменении темы и выпрямился:

— Где?

— Около деревни Нтобе, к юго-западу от озера Альберт…[92]

— Укереве Ньянза,[93]— поправил Бёртон.

— Называйте как хотите. Их нашел один арабский торговец. Он… извините меня… — Пальмерстон отвернулся и смачно чихнул, потом посмотрел на Бёртона левым глазом; правый, повернувшись в глазнице, уставился в потолок. — Он привез их Кристоферу Ригби, нашему консулу в Занзибаре.

— А сам Стэнли?

— Ни единого следа. Газетчики уже изловили вас?

— Нет. Я вернулся только вчера. Если кто и поймал меня, то только бессонница.

— «Таймс», «Глоб» и «Империя» призывают к новой экспедиции — миссии спасения. Все они сошлись на том, что есть только один человек, который в состоянии возглавить ее.

— И кто же?

— Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон.

Бёртон сжал зубы. Потом прочистил горло:

— Тогда я начинаю подготовку…

— Нет. Вы заняты.

— Но, конечно, я…

— Я запрещаю: вы выполняете поручение самого короля — вы нужны здесь. Я поговорил с сэром Родериком Мурчисоном: по его рекомендации правительство профинансирует экспедицию Бейкера и Петерика.

Бёртон зло посмотрел на Пальмерстона и промолчал.

— Кстати, о винтостульях, — продолжил премьер, не обращая внимания на выражение лица исследователя: — Его Величество приказал передать вам второй, для мистера Суинберна. Наш монарх был весьма впечатлен тем, как юный поэт помог вам разгадать загадку Джека-Попрыгунчика.