— Я и устройство все знаю. И починить могу, — добила меня разносторонняя виртуозка.

Я ощутила, что жизнь прошла впустую.

— А ты знала, что у Даши есть своя квартира?

— Своя квартира?

— Да. Родители думали, что она ходит по этому адресу к репетитору, но никакого репетитора там не оказалось.

— Странно. Я думала, у Дашки нет от меня секретов.

— Ее мама до сих пор так думает. Но я постоянно наталкиваюсь на факты, которые она не в состоянии объяснить. Например, откуда у Даши норковая шуба?

— Да, эта шуба выводила меня из себя. Когда она надевала ее, я комплексовала.

— И зачем это дикое количество одноразовых шприцев? И что она делала по субботам и воскресеньям, когда уведомляла родителей, что едет к Валере в Тверь? И зачем эта ложь про косметологию и школу английского языка? И почему она говорила, что работает с восьми до пяти, когда проводила в своей конторе всего полдня?

— Вы прямо как настоящий следователь — уже везде побывали! — резко ответила Лена. — Но ведь человек имеет право на тайну, особенно женщина.

— Не слишком ли много лжи для жизни девятнадцатилетней девушки?

Лена резко затормозила, и «шестерка» послушно зарылась в асфальт.

— Вы не знаете Дашу! И вы не имеете права ее судить. Она… она… вы даже представить себе не можете, какая она была и как ее все любили…

Слезы навернулись на глазах у Лены, она прикусила вишневую губку и подняла голову машинальным движением женщины, привыкшей беречь накрашенные ресницы.

— Ну не плачь, Ленусик, — попыталась я подлизаться.

— Я не плачу. Почему Максим меня не встретил? Он всегда забирал меня с работы!

Глаза пропали безвозвратно. Аккуратные реснички склеились, и тушь освобожденным потоком устремилась вниз по щекам.

— Я чувствую, после того как он встретил вашу подругу, он ускользает от меня!

В салоне моего автомобиля готова была разыграться классическая греческая трагедия. Елена рыдала, забыв и про тушь, и про губную помаду. Всего за несколько секунд она превратилась из чистенькой образцово-показательной девочки в слоненка, уронившего на себя строительные леса с ведрами краски.

— А ведь у меня есть то, без чего он никогда не женится на девушке!

Я насторожилась. Незнакомая сексуальная уловка? Необходимо немедленно выведать, теоретически изучить, а потом вызвать из Дании Сержа и апробировать на нем!

— У него была невеста… А потом оказалось, что она его обманула… Ну, она уже… ну… потеряла невинность. А он очень щепетилен в этом вопросе.

Феноменально! Молодежь непредсказуема! Вслед за тверским художником Валерием — еще один оазис средневековья в центре Москвы в конце нашего раскрепощенного века. Двадцатичетырехлетний отец Сергий, который требует от невесты наличия в организме атавистического элемента, как доказательства ее чистоты. Мне внезапно очень захотелось поближе познакомиться с уникальным молодым человеком и узнать, что же плохого сделали ему женщины, если он так требователен к ним.

— Лена, но в таком случае Эванжелина не представляет для твоего целомудренного друга абсолютно никакого научно-исследовательского интереса. Могу тебе поручиться, что она не только не девственница, но женщина на двести пятьдесят процентов!

— Вот именно! Она его соблазнит. Она такая красивая!

Как, однако, трудно угодить этим непонятным детям.

* * *

Я лежала на диване и проглядывала ленту «Оливетти», пытаясь найти что-нибудь интересное. Четкие, пробитые насквозь буковки легко читались, но затекла шея. Антрекот, отравившийся сосисочным целлофаном, мирно сопел у груди. Эванжелина заявилась в десять вечера, и глаза ее подозрительно бегали.

— Где была? — строго спросила я у потенциальной роковой соблазнительницы, которая без сожалений рассталась с невинностью еще в год восстания рабов под предводительством Спартака. Может быть, в этом и заключается секрет ее притягательности? — Где ты была?

Эванжелина не умеет врать, она отводила взгляд, щеки уже пылали, губы начинали виновато улыбаться.

— Я помогала следствию! — выпалила она.

— ?!

— Ну и еще это… Создавала прецедент.

— ?!!

— О Господи! Ты совсем разучилась быстро соображать. У Максима я была в гостях.

И когда это они успели подружиться?

Признавшись, Эванжелина облегченно вздохнула и расслабилась. Я молча смотрела на нее, соображая, с какого бока начать избиение. Стоило поразиться проницательности несчастной Елены, рыдавшей в моем автомобиле.

— Нет, ты даже не представляешь. Сначала квартира. Ну, хоромами меня не удивишь, но представь — в зале камин в стиле викингов. Бар в полстены: арманьяки, ликеры, вина. Но это все мелочи. Сам мальчик — исключителен. Я совсем потеряла голову.

Придушить сразу или помучить? Я схватила безмозглую курицу за плечи и стала трясти. Эванжелина не унималась:

— А глаза! Зеленые! Нет, я собираю вещи и ухожу к нему. Я нашла свое счастье! Я вслепую продвигалась к этому всю жизнь! Задушить на корню любовь — нет греха страшнее для человека! Вспомни «Гранатовый браслет».

Нежная кожа Эванжелины моментально покрылась синяками. Я остановилась. Так, если она обратилась к аналогам из литературной классики, значит, дело плохо. Неужели она снова влюбилась?

— Ты даже не можешь себе представить, какой он ласковый и нежный. И абсолютно неиспорченный!

— Под твоим мудрым руководством он уже через неделю избавится от этого милого недостатка.

— Какую там неделю, — махнула Эванжелина рукой. — Видела бы ты, что мы с ним изобразили. «Предчувствие гражданской войны» Сальвадора Дали. Но возможно, я его первая женщина…

Это звучало настолько не правдоподобно (престарелый девственник на «понтиаке», способный в первом же раунде удовлетворить Эванжелину), что я возмущенно промолчала, а совратительница закатила глаза к потолку, заломила руки и начала декламировать:

* * *

Мальчик сказал мне: «Как это больно!» И мальчика очень жаль… Еще так недавно он был довольным И только слыхал про печаль. А теперь он знает все нехуже Мудрых и старых вас. Потускнели и, кажется, стали уже Зрачки ослепительных глаз…

* * *

Все. Куприн и Ахматова, взятые свидетелями зародившегося чувства Эванжелины (которая за десять лет школы не сумела выучить до конца ни одного стихотворения!), окончательно убедили меня, что подруга безнадежно влюблена. Опять!

Из гостиной на шум выполз отравленный Антрекот, весь в бантиках из ленты «Оливетти».

«Елки-палки, — возмутился он, — единственный кошак помирает, а они орут безостановочно».