И вот Азеф и Савинков набирают новых людей, чтобы взять ситуацию под контроль.

В Киеве отобрали Петра Иванова, молчаливого юношу двадцати двух лет — «бывшего дворника в тайной иркутской типографии». Три кандидата отобрали в Нижнем Новгороде: бывшего студента Московского университета Александра Васильевича Калашникова и слесарей Сормовского завода, членов местной боевой дружины, Ивана Васильевича Двойникова и Федора Александровича Назарова. Еще один бывший московский студент, Борис Устинович Вноровский, находился в Пензе. Предложила свои услуги и старая ветеранка-народоволка Анна Васильевна Якимова-Диковская.

Азеф послал Савинкова в Пензу договариваться с Вноровским и назначил встречу в Нижнем в начале августа. Решено было, прежде чем начинать серьезную охоту на Трепова, в учебно-тренировочных целях убить нижегородского губернатора Павла Фридриховича Унтербергера.

Но, прибыв в Нижний, Азеф увидел, что подготовка к покушению находится явно в неудовлетворительном состоянии: Унтербергер очень мало и редко выезжал, выследить его было трудно. А главное, опытный взгляд Азефа сразу отметил: за боевиками систематически и целенаправленно следят.

Всех подвела старая народоволка Якимова. Встретив в Москве товарища по ссылке Татарова, она точно так же распустила язык, как перед этим в Петербурге Тютчев и Фридерсон. В результате полиция знала не только о встрече БО в Нижнем, но и готовящемся покушении.

Азеф виртуозно сумел эвакуировать своих людей, каждого по отдельности, из города. Никто не был арестован. Савинкову была назначена встреча в Петербурге — через три недели. За это время оба они запутают следы, пояснил Иван Николаевич. Савинкову Азеф дал адрес агронома Гедды из-под Клина — в управляемом им имении можно было какое-то время пересидеть.

В этот момент Азеф, вероятно, понял, что происходит. В партию внедрен, кроме него, другой агент. И уж этот другой — не ведет двойной игры и говорит всё. Высчитал ли Азеф второго агента? Если да, его тревога должна была усилиться. Татаров сделал в партии стремительную карьеру. Он стал членом ЦК. Он имел представление о структуре партии. В частности, он знал, кто возглавляет БО. И, скорее всего, это знание он не утаил от своего непосредственного куратора — Рачковского.

Итак, Рачковский, по всей вероятности, уже летом 1905 года знал, как попал впросак Ратаев: его давний и доверенный агент и есть тот человек, на руках которого кровь Плеве и великого князя Сергея Александровича. Террорист номер один.

По идее, Рачковский должен был немедленно поделиться этой информацией с Треповым. Или уж по крайней мере — с министром внутренних дел Александром Григорьевичем Булыгиным. Или с начальником Департамента полиции Николаем Павловичем Гариным. Но не забудем — перед нами человек глубоко циничный. Не менее циничный, чем сам Азеф. Из компании Судейкина, что существенно. Булыгина, по всем отзывам — человека очень порядочного, но притом вялого, рыхлого, барина обломовского сорта, бойкий авантюрист Рачковский должен был попросту презирать… Трепов — друг, покровитель, но почему бы не утаить и от него кое-какие козыри.

Но даже если Рачковский и не знал еще всей правды о двойной игре Азефа, то… догадывался. Это — точно. Как — еще прежде — догадывался Лопухин.

Все это наши предположения. Факты же таковы. 9 августа Рачковский был назначен начальником политического отдела Департамента полиции, в ранге вице-директора и с прямым подчинением министру. И буквально через несколько дней Ратаева отправили в отставку. На его место был назначен Гартинг… (да, тот самый — парижский провокатор Гаккельман!). Но основную агентуру Рачковский берет в свое ведение. В том числе Азефа.

Его срочно вызывают в Петербург. И там состоялась его, видимо, первая личная встреча с Рачковским.

О содержании их разговора можно только догадываться. Но ясно одно: Азеф понял, что обычной информационной данью не отвертеться, что надо класть на стол серьезные карты. И он положил их.

Во-первых, адреса двух динамитных мастерских: Горохова в Саратове и Коноплянниковой в Москве. Но это — мелочи.

Во-вторых, Азеф сообщил, что в Саратове состоится партийное совещание, посвященное «аграрному террору», организации крестьянских братств и т. д., и на нем будет присутствовать сама «бабушка».

В-третьих, он назвал дни, когда в Петербурге будет (как договаривались) Савинков, и адрес агронома Гедды.

Со своей стороны, Рачковский повысил Азефу жалованье: с 500 до 600 рублей в месяц. Очень хорошие деньги, но все-таки гораздо меньше, чем у Татарова.

Почему Азеф из всей многообразной информации, которой он располагал, выложил именно эту?

С Брешко-Брешковской — нет вопросов. Для полиции эта пожилая дама, «символ партии» — большая ценность. А для эсеров? Азеф презирал «штатских» цекистов и терпеть не мог «аграрных террористов». К тому же он прекрасно знал, как за глаза отзывается о нем «бабушка». «Жидовская морда»? (Елизавета Константиновна сформировалась в годы, когда антисемитизм еще не был табуирован для русских революционеров.) Ну так получайте свое!

С Савинковым гораздо сложнее. Почему Азеф решился выдать своего ближайшего сподвижника, свою правую руку? Он, ни разу до сих пор не выдававший и не подставлявший своих (им набранных и ему подчинявшихся) боевиков?

Скорее всего, Савинков разочаровал Азефа неудачами в Киеве и Нижнем. Кроме того (и это главное), он был включен в ЦК, а значит, приобретал некоторую самостоятельность и мог выйти из повиновения. В новой БО (которую он тщательно оберегал от Рачковского) Азеф собирался вырастить новых исполнителей. Впрочем, может быть, он рассчитывал на ловкость «Павла Ивановича», на то, что тот уйдет. Устроил ему испытание.

И Савинков испытание выдержал — ускользнул от преследователей. Впрочем, ему помогли стечение обстоятельств… и глупость столичной полиции. Заметив за собой слежку, террорист спешно покинул дом Гедды и уехал в Петербург, а там нашел укрытие у своего гимназического товарища, присяжного поверенного Земеля. Полиция выследила и окружила дом. Вскоре Земель отправился за покупками — и его арестовали, приняв за Савинкова. Сам же Савинков через несколько часов, в пальто Земеля, преспокойно вышел из дому и отправился на Финляндский вокзал — на дачу к другому своему знакомому. Только к вечеру в охранном отделении поняли, что взяли не того.

Азеф лично в сопровождении филёров отправился в Саратов.

Два года спустя, в 1907 году, когда над Азефом уже нависла серьезная угроза разоблачения, ЦК получил письмо, содержащее колоритные детали этой командировки.

«…Имена участников… были охранному отделению известны, а потому за всеми участниками совещания была учреждена слежка. Последнею руководил, ввиду особо важного значения, которое приписывалось охраной совещаниям, специально командированный департаментом ветеран-сыщик, статский советник Медников. Этот субъект хотя и достиг высокого чина, однако остался во всех своих привычках простым филёром и свободное время проводил не с офицерами, а со старшим агентом местной охраны и с письмоводителем. Им-то Медников и сообщил, что среди приехавших в Саратов на съезд соц.-революционеров находится лицо, состоящее у департамента полиции на жалованье, получает 600 рублей в месяц. Охранники сильно заинтересовались получателем такого большого жалованья и ходили смотреть его в сад Очкина (увеселительное место). Он оказался очень солидным человеком, прекрасно одетым, с видом богатого коммерсанта или вообще человека больших средств. Стоял он в Северной гостинице (угол Московской и Александровской, дом О-ва взаимного кредита) и был прописан под именем Сергея Мелитоновича (фамилия была нам „источником“ сообщена, но мы ее, к сожалению, забыли). Сергей Мелитонович как лицо, „дающее сведения“, был окружен особым надзором для контроля правильности его показаний: в Саратов его провожали из Нижнего через Москву два особых агента, звавших его в своих дневниках кличкой „Филипповский“. Предполагался ли арест участников совещания или нет, неизвестно; но только участники были предупреждены, что за ними следят, и они тотчас же разъехались. Выехал из Саратова и Филипповский (назовем и мы его этой кличкой). Выехал он по железной дороге 19 августа в 5 часов дня. Охрана не знала об отъезде революционеров и продолжала следить. 21 августа ночью (11 часов) в охрану была прислана из департамента телеграмма с приказом прекратить наблюдение за съездом. Телеграмма указывала, что участники съезда предупреждены были писарями охранного отделения. Такого рода уведомление могло быть сделано только на основании сведений, полученных от кого-либо от участников съезда, и заставило предполагать, то сведения эти дал департаменту Филипповский, уехавший из Саратова в 5 или 6 часов вечера 19 августа и успевший доехать до Петербурга ночью 21-го»[167].