Какое-то время они шли молча. Затем Беляев вдруг резко остановился, с восхищением посмотрел на Кольцова:

– Ну, хитро! – и снова повторил: – Нет! Ну что значит столица! На десять ходов вперед загадываешь!

– Думаю, а как же!

– Так и я тоже думаю, – сказал Беляев.

– Мы – о разном. Ты: как бы товарищу Троцкому угодить. А я: как бы нашему делу не навредить. Небольшая разница.

На Графской пристани было многолюдно. Весть о возвращении бывших белогвардейцев быстро разнеслась по городу, и все, кто мог ходить, поспешили на набережную, чтобы лично увидеть, как будет советская власть встречать своих недавних врагов. В этой толпе было немало и тех, кто пришел сюда с тайной надеждой встретить кого-то из близких или хорошо знакомых, которые, опасаясь большевистской расправы, последними покинули Крым. Проводив их, многие остались в городе, уцелели во времена «троек» и бессудных расправ, пережили голод, холод, унижения и сейчас, стоя на набережной, всматривались вдаль, где недавно возникшая темная точка постепенно приобретала очертания корабля.

Оттуда, с корабля, с такой же жадной надеждой рассматривали тех, кто толпился на берегу.

Пока пароход швартовался, Беляев, оставив Кольцова одного, отправился наводить порядок. Прибывшие ему на помощь красноармейцы потеснили встречающих и образовали широкий проход к площади, куда, сойдя с парохода, должны были направляться репатрианты и останавливаться возле заранее обустроенной там трибуны.

В разных местах над толпой взмыли несколько красных флагов, а также наспех написанные на кусках фанеры и на листах ватмана приветствия и поздравления с возвращением на Родину. В уголочке возле трибуны собралась кучка музыкантов, и тут же не совсем дружно зазвучал «Интернационал». Весь взмыленный Беляев снова пробился сквозь толпу к Кольцову:

– Уже пора! Пройдемте на трибуну!

– А это нужно? – спросил Кольцов.

– Ну, как же! Пусть знают: не только Севастополь, но и Москва их встречает.

– Кто их встречает, Беляев, им наплевать. Им важнее, как их встречают.

– Ну, может, хоть пару слов? – попросил Беляев.

– Вот ты их и скажешь, эти слова, – и затем Кольцов приказал: – Иди! Начинай! А я отсюда, со стороны, посмотрю, как это у нас получилось. Опыт, который в ближайшие дни нам очень понадобится.

Беляев нырнул в толпу.

Пассажиры «Решид-Паши» уже заканчивали сходить на причал и по людскому коридору двигались к площади. Шли робко, жались друг к другу. Осторожно косились по сторонам в надежде выискать в толпе встречающих знакомое или родное лицо.

Над площадью стояла настороженная тишина. Ни приветственных хлопков ладошками, ни ободряющих слов, ни добрых взглядов. Даже те, кто с надеждой их ждал, даже они прятали свою заинтересованность и сочувствие от жестких взглядов большинства, пришедшего сюда лишь затем, чтобы насладиться унижением недавних врагов. Но и они, глядя на усталые, измученные лица, изношенную одежду, на их засаленные и истрепанные мешки и сумки, стали вдруг мягче, их лица приобрели выражение сострадания и сочувствия.

Мелькнуло в этом «марше побежденных», как назвала возвращение репатриантов газета «Крымский вестник», и лицо Дзюндзи. Он шел, как и все, низко опустив голову. Неунывающий, энергичный, он тоже поддался чувству коллективной вины, хотя, едва ступив на берег, понял, что ни мстить им, ни судить их никто не собирается.

Но вот смолк оркестр, и Беляев поздравил всех сошедших с корабля с возвращением на Родину и выразил надежду, что вернулись они домой, в Россию, не с камнем за пазухой и буквально с завтрашнего дня приступят к строительству нового коммунистического будущего.

– Каким оно будет, про то знают только три человека: товарищ Карл Маркс и его друг и напарник Энгельс, и еще товарищ Владимир Ильич Ленин. Они выведут нас на ту самую дорогу, которая ведет прямо к коммунизму. И мы с вами, товарищи, еще при своей жизни увидим, шо оно такое – коммунизм! – с таким вывертом закончил свою короткую речь Беляев.

Потом на трибуну поднялся уполномоченный Реввоенсовета Девятой Кубанской армии Базаров. Он внимательно оглядел репатриантов и затем спросил:

– Кубанцы имеются?

– Есть кубанцы, – нестройно ответили с разных концов толпы.

– Много?

– Энто як считать. Человек четыреста. Може, чуток поболее.

– Не забыли ишшо, як косу мантачить?

– Помним, чего там! Нехитрое дело!..

– Я к тому веду, шо роботы у нас непочатый край. Весна дружна, отсеяться не вспеваем. А вы, извинить за грубое слово, яким я мысленно вас назову, шоб культурный народ не смущать, тыняетесь десь там, по турецьким огородам, а осинь прийде, за нашим куском хлеба руку протянете.

Базаров снова строго оглядел вернувшихся и продолжил:

– Перед лицом усех тут собравшихся шо хочу вам сказать? Вростайте в нашу жизню и трудиться вместях с нами. Для вас мы вложили свой карающий меч в ножны. Ну, а ежли опять зачнете воду баламутыть, ежли не оправдаете нашего до вас доверия, опять дамо вам по жопе. Як мы энто умеем делать, все вы хорошо знаете, так шо, в случай чого, не прогневайтесь!

Потом Базарова снова сменил Беляев:

– В связи с тем, что больше желающих выступить не оказалось, гости тоже чего-то стесняются, объявляю митинг закрытым. Теперь короткая бюрократическая процедура. Сверим списки. На каждого репатрианта хоть одним глазом глянем и – на все четыре стороны. У кого есть жинка, дети, езжайте до них – заждались. Комендант вокзала каждому выдаст проездной литер. Дома через день-два зарегистрируйтесь в Чека. У кого мало грехов, с теми и разговор будет короткий. Кто побольше нашкодил, подольше побеседуете. И, прошу вас, не брешите, ничего не скрывайте. Потому что у брехни длинные ноги и хорошая память. Любая брехня своего хозяина отыщет. Последнее. Кому ехать некуда, обмозгуем ваши проблемы. В беде не оставим.

Вечером Беляев провожал Кольцова в Москву. Возле вагона, в котором должен был ехать Кольцов, они остановились.

– Ты мне, товарищ Кольцов, честно скажи, как сам думаешь, ничего мы не перегнули в смысле встречи? По политической линии?

– А ты чего боишься?

– Старался, чтоб было и не горько, и не сладко, а в самый раз. Правда, один раз чуток споткнулся.

– Это когда же?

– А когда я их «товарищами» обозвал. Мог бы, конечно, «гражданами», но вовремя не пришло на ум это слово.

– Не казни себя. Все получилось в самый раз.

– От спасибо, товарищ Кольцов. А то я все думал: это ж надо, на пустом месте так споткнуться.

– Поезд отправляется, – предупредил Кольцова проводник.

– Так какие будут дальнейшие распоряжения? – спросил Беляев.

– Никаких. Нет, одно все же будет. Полагаю, сейчас белогвардейцы потянутся на Родину. Я встречать их не буду, справитесь сами. Прошу об одном: никого не обижайте. Не мстите. Их пожалеть надо. Загнанные в угол, они там, на чужбине, прислушиваются к каждому слуху. Хотят вернуться, но боятся. Постарайтесь, чтоб от нас исходили только хорошие слухи. Не ложь, не подделка…