А-а-а! Я не хочу детей! Надо мной, что, издеваются? Я только жить начала, а теперь придётся посвятить свою жизнь спиногрызам? Вот уж спасибо, не хочу! Спина у меня и без того больное место.

И не надо мне петь про счастье материнства! Маман со мной вон как намучилась, даже замуж больше не выходила, хотя могла. Кириак Вальдемарович умер, когда мне едва исполнилось полтора года.

Я так себя накрутила, так запаниковала, что бегом поскакала по ступенькам вверх, к Дену, с серьёзнейшим наездом:

– Ты!!! Ты-ы-ы!!! – ревела я.

– Жу, что случилось? – он оторвал встревоженный взгляд от книги.

– Ты-ы-ы... Как ты мог?! Запудрил мне мозги! Воспользовался моей неопытностью! А теперь моя жизнь кончена! – меня несло и выносило.

– Подробнее, пожалуйста, по поводу «воспользовался неопытностью» и «жизнь кончена», – совершенно спокойным тоном попросил он.

Вот это выдержка у него! Сразу видно: стреляный воробей.

– А то ты сам не знаешь? – моя истерика начала сходить на «нет», но я отчаянно цеплялась за её тающие крохи. Когда несёт, слова выпрыгивают изо рта сами, даже думать не надо.

– Не знаю. Поэтому прошу пояснить.

– Я беременна!

Ден как-то устало усмехнулся и посмотрел на меня, как на милую глупышку. Вот, именно так и посмотрел: с нежностью и иронией.

– Жу, с чего ты взяла? Ты не можешь быть беременна. Заклинание, которое я использую, даёт стопроцентную гарантию, что секс безопасный.

– П-правда? А п-почему я не видела, чтобы ты что-то там бормотал себе под нос?

– А тебе бы хотелось, чтобы я бормотал? – лицо серьёзное, но уголки губ подрагивают, видимо, сдерживая улыбку. В глазах откровенное веселье.

Потешается надо мной, значит!

– Мне бы хотелось знать, как именно ты обеспечиваешь мне безопасность! – всё, это был последний писк моей истерики. Больше пороху в пороховницах нетути. Полный штиль.

– Хорошо: «Semen non exercetur. Ita fiat».

– Это что такое было?

– Противозачаточное заклинание. Его можно произносить мысленно, и оно всё равно сработает.

– И ты ни разу не забыл его произнести?

– Ни разу.

– Точно?

– Абсолютно. Никаких детей.

Что я там говорила про истерику? Это просто маленькая волна убежала, чтобы позвать большую. Сейчас накроет всех.

Сама не понимаю, что со мной приключилось, но фраза «никаких детей» ранила меня в самое сердечко. А духовные раны требуют как следует проораться:

– А-а-а! Ты не хочешь от меня детей! Так я и знала! Я тебе противна, да?! Так и скажи, что ты со мной только из-за моей силы-ы-ы!

Но Дена на мои эмоциональные качели просто так не посадишь. Он молча стоял, неотрывно глядя на меня, а затем выдал мертвенно спокойно:

– Всё понятно. Идём в постель.

– Не тр-р-рогай меня! – руки сами полезли в драку.

– Жу, послушай меня: у тебя истерика и это нормально, – меня крепко, но бережно схватили за плечи, чтобы не буянила. – После сегодняшнего сеанса у тебя высвободилось такое количество энергии, что тебя штормит и колбасит. Отсюда и зверский аппетит, и повышенная эмоциональность, – а вроде ведь складно говорит. Меня и впрямь всю сосисит-колбасит. – Ты пока не чувствуешь этого, но сейчас ты очень устала. Твоя нервная система не справляется с напряжением. Ляг поспать, и завтра тебе станет лучше.

– Ы-ы-ы... Устала! – ревела я, стукая кулаками по груди своего мужчины. – Мне так плохо! Душа болит! Я так устала быть несчастной уродиной!

Мой прекрасный принц, понимающе кивая, подхватил меня на руки и понёс в кровать. Как засыпала, не помню, но утром проснулась в новой полупрозрачной сорочке, которую ни в жизнь на себя не надела бы.

В комнате было не просто светло – зимнее солнце уже покатилось по небосклону вниз.

Батюшки, сколько же я проспала!

Как ни странно, ни жгучего голода, ни головокружения, ни отупения я не ощущала. Но, стоило подойти к зеркалу и покрутиться у него, как я снова заревела. На этот раз обошлось без безумной истерики, просто слёзы дождём лились из глаз.

– Жу! – Ден, будто почуяв, ворвался в спальню. – Тише-тише, всё хорошо.

– Я... краси-и-ивая! – рыдала я. – Как? Горба почти не видно... И лицо... Лицо! Оно, правда, так изменилось или это иллюзия?

– Всё, что ты видишь в зеркале, – правда, Жу, – Ден обнял меня и погладил по растрёпанной белокурой голове. – Ты выглядишь почти так, как я видел тебя изначально. Скоро тебе откроется твой истинный облик.

Раньше я не знала, что можно так упоительно плакать от радости. Моя жизнь перевернулась с ног на голову, или, может, с головы на ноги.

Гова, если ты к этому причастен, то ты крутой мужик. Уважаю. Жёстко ты меня, конечно, помучил, но если впереди меня ждёт счастье, красота и богатство, то я готова тебе всё простить.

«Ага, но танцевать-то ты один фиг не умеешь. Столичные газетёнки целый год будут обсасывать новость, что ты танцевала, как курица», – подзудела Вторая.

«Не боись, ты станешь газетной знаменитостью вместе со мной», – не осталась я в долгу.

«Ха! У меня другие планы!» – фыркнула та и скрылась в чертогах моего подсознания.

Глава 24. Кукарекающий воздыхатель

В понедельник я чётко поняла: некоторые личности не выметутся из моей жизни ни-ко-гда.

На обеде Аристарх пришёл ко мне... с тремя красными гвоздиками!

– Неужели ты решился поухаживать за Данутой? – удивилась я.

Наша мадам Щёлкина, простите, Шёлкина после окончания ИКиЯ устроилась белошвейкой на фабрику к своему папеньке – шить кальсоны для мужчин. И я подумала, что Аристарх забежал похвастаться передо мной, каким он может быть кавалером, а потом отправится к ней на Торговую улицу.

Я не оценила его хвастовства.

Во-первых, Данута сломает жалконькие побитые морозом цветочки о физиономию нашего горе-поэта, потому что возлюбленным дарят розы. А гвоздиками чествуют престарелых ветеранов войны, которые будут рады и бумажным цветам, лишь бы их не забывали.

Жаль мне гвоздики... Вроде милые цветочки, а букеты с ними выглядят как-то ущербно, я бы даже сказала: кладбищенски.

Во-вторых, Аристарх не станет завидным кавалером даже если продаст дом, маму в рабство (шучу) и купит на эти деньги