Когда после следующего хода Тэтчера король ничего не сказал, доктор оторвал взгляд от доски. Яков смотрел в никуда, обезьяна трогала его ухо. Король встал с внезапностью, поразившей Тэтчера, с шахматной фигурой в одной руке и бокалом в другой. Красное вино выплеснулось на его украшенные драгоценными камнями пальцы, колет и доску. Обезьяна спрыгнула на боковой столик.

— Этот король… я был всего лишь младенцем и еще не родился, все еще пребывал в утробе королевы Марии. К ее раздутому животу приставили клинок, а я был в дюйме или двух от острия. Видите ли, мой отец убил ее секретаря из ревности. В гневе другой мужчина угрожал убить мою мать, он хотел возглавить протестантское восстание против нее, так как она была католичкой. Понимаете, я все это слышал. Я слышал, как она нашла слова, чтобы избежать опасности, в которую мы оба угодили. Она очаровала всех, в первую очередь моего отца, вернула его себе и римской Матери-Церкви. Меня немного прижали, я повредил ногу, что для вас теперь очевидно. Так или иначе, я никогда не забуду ту власть, которую она имела над ними, ее умение обращаться со словами и тоном голоса. Разновидность чар, но не колдовства, я настаиваю на этом и по сей день.

Доктор Тэтчер сидел неподвижно и молча, наблюдая за тем, как король вспоминает историю, известную в лучшем случае с чужих слов. Он задавался вопросом, воспроизводил ли Яков эти события с некоторой регулярностью, чтобы не забыть их или извлечь из них какой-то урок, или он был вынужден сделать это, захваченный прошлым и перипетиями, связанными с жизнью и смертью матери. Обезьяна под шумок опорожнила мочевой пузырь на пол. Яков ничего не заметил, он продолжал говорить о колдовстве, о яростном и непостоянном христианстве своих родителей.

— Конечно, некоторые вполне могут возразить, что только практикующий колдовство мог обладать подобной силой. Или руководить убийством моего отца вскоре после того случая. Я думаю… — проговорил он, немного успокоившись, — что бывают эпизоды, когда простое человеческое красноречие и обаяние не являются колдовством.

Король, еще раз испытав свою мать и убедившись в ее невиновности, вернулся на свое место, не выказывая ни толики смущения из-за волнения, ни беспокойства из-за обезьяньей мочи. Он слизнул вино с пальцев. Промокнул шахматную доску манжетой и собрал капли с ткани губами, поставил фигуру, которую держал все это время, обратно на доску — не особо задумываясь об игре, выбрав место наугад.

— Учитывая все это, нужно сосредоточиться на случаях несомненной злобы, примерах поклонения Сатане и противоестественных преступлениях, святотатстве и ереси. Это вопросы правосудия и безопасности государства, которые возложены на меня. В Лондоне будет то же самое. Я стану карающим мечом для колдовства, каким был и здесь.

— Ваша мать была католичкой, и ваш отец тоже, ваше величество?

— Да. Все дело в Матери-Церкви, понимаете. А теперь, хм, скажите мне одну вещь, Мэтью Турок.

— Ваше величество?

— По-вашему, смерть через повешение — неправильная казнь для ведьм?

— Я не эксперт в таких вопросах, но если их можно наставить на путь истинный, а не наказать, то, я полагаю, повешение может быть…

— Да! Вот именно! — Король хлопнул в ладоши, и обезьянка прыгнула ему на колени, подставила личико для поцелуя, и монарх подчинился. — Это мера, полная милосердия и любви, для тех, кого можно наставить на путь истинный — именно таких женщин и ждет повешение. Так мы демонстрируем свою милость и одобряем их раскаяние, преображение их душ к лучшему. Хорошо сказано, доктор. Но других — нераскаявшихся, неисправимых дьяволиц — ждет костер.

Ранним апрельским утром Мэтью Тэтчера вызвали в королевские апартаменты. Это был первый раз, когда он получил подобное приглашение, и доктор опасался, что произошла медицинская катастрофа. Он принес все лекарства, которые, по его мнению, могли понадобиться, но по прибытии обнаружил, что доктор Крейг уже на месте и лечит не что иное, как фурункул на шее короля; Тэтчера вызвали только для беседы и игры в шахматы, пока шла операция и дюжина лакеев бессмысленно суетилась вокруг.

Крейг с отвращением хмыкнул при появлении Тэтчера и вернулся к разглядыванию бугорка, выросшего прямо над королевским плечом. Испанская обезьяна сидела в кресле, выбирая из серебряной тарелки редиску. Доктор Крейг провозгласил:

— С вашего разрешения, ваше величество, теперь я прикоснусь к воспаленной плоти.

— Для этого вы здесь, дружище! Долой деликатность. Я же не дама.

— Конечно, нет, ваше ве…

— Господь всемилостивый! Что ты со мной делаешь? — заорал Яков и тотчас же вскочил, помешав Крейгу давить на источник неприятных ощущений.

В комнату ворвался стражник с алебардой, и король взмахом руки велел ему исчезнуть, смущенный шумом, который сам же и поднял. Обезьяна швырнула тарелку в доктора Крейга. Король пробормотал:

— Я хочу сказать…

— Я смиренно прошу прощения, мой сеньор.

— Прощаю. Я думал о страданиях Иисуса. Пожалуйста. Приступайте. Скажите мне, Мэтью Турок, — проговорил король, медленно выдыхая и собираясь с силами, — в чем источник вашей мудрости. Откуда проистекают ваши познания в области естественных наук и способность разбираться в природных недугах?

Через плечо короля Крейг закатил глаза на своего языческого соперника.

Тэтчер закончил готовить стол для шахмат и не удивился, когда король, облизывая пальцы, двинул вперед свою привычную первую пешку.

— От учителей — с тех пор, как я был мальчиком. Из текстов, как древних, так и современных, принадлежащих моему народу, грекам и евреям, преуспевшим в поиске секретов, спрятанных Господом среди растений, деревьев и внутри наших тел. Из моих собственных наблюдений за здоровьем и болезнями. Из моих частных исследований по составлению мазей из трав, которые, как я видел, животные употребляют, когда им больно, потому что их немая мудрость — благословение Всевышнего, посредством коего он наставляет нас.

— Ну вот, наконец-то! Вы все же вспомнили про Всемогущего Господа. Ибо это Он, в первую и последнюю очередь, наделил вас той мудростью, какой вы обладаете.

— У меня нет в этом ни малейших сомнений.

— Ибо Он также даровал мне способность исцелять людей от определенных болезней. Не столь обширное знание жидкостей, как у вас…

Тэтчер низко склонил голову в знак благодарности королю за его великодушное смирение.

— …но все же настоящую способность исцелять. Золотуха. Вы можете вылечить ее?

— Я пробовал делать припарки. Иногда мы вырезаем пораженные участки. Удаление в некоторых случаях препятствует их дальнейшему разрастанию. Но это тяжелая болезнь.

— Ну, а я могу исцелить больного, просто прикоснувшись к нему. Потому что я помазанник Божий.

«Похоже, он в это верит», — подумал Тэтчер. Или это был тот же самый человек, который изобразил неправдоподобно слабую шахматную партию: он снова спрашивал Тэтчера, намерен ли тот быть льстецом, не имеющим практической пользы для короля Шотландии? Тэтчер посмотрел на доктора, стоявшего позади сидящего короля, но Крейг пристально изучал фурункул, скривившись от беспокойства.