С весной Савкин погрустнел, но как-то лирично, будто напитался грустью сумрачного неба. Вместе с тем стал более суетлив, бегая по множеству выставок, которые возникали то здесь, то там, подобно проталинам. Вере Николаевне выставки были не то что неинтересны, но не в привычке. Савкин несколько раз приглашал ее, она отнекивалась, хотя их все равно частенько видели вместе, да она и не скрывала, что имеет поклонника, рассказывая про Савкина с иронией. Наконец однажды он заехал за ней после работы именно затем, чтобы отвезти на открытие выставки, и она не сопротивлялась, будучи даже довольной возможностью развеяться.

Галерея оказалась неожиданно полной нарядной публики, несколько дам сверкнули декольте. Глядя на их смуглые плечи, Вера Николаевна поежилась: раздетость показалась ей не к месту. Она нырнула в толпу, моментом вписавшись в богемную публику, – в темно-зеленом платье-чулке, с волосами, строго стянутыми на затылке, что придавало ее облику что-то змеиное, еще игриво оглянулась на Савкина, прищурилась: «Ну как?» Его, конечно, все знали. Он здоровался мимоходом, необычно для себя, коротко, сухо, торжествующе ловил любопытные взгляды на своей спутнице. Кажется, вел себя как мальчишка, демонстрирующий диковинку сверстникам: «А у меня вот что есть!»

Сама выставка интересовала публику меньше, нежели возможность обменяться светскими сплетнями. Вера Николаевна уцепилась за Савкина, как за проводника в море, он повел ее вдоль галереи, с неподдельным интересом разглядывая картины, как-то еще комментируя, что Веру Николаевну удивляло: она, в свою очередь, не могла высказать никакого суждения, убедившись, что ровным счетом ничего в живописи не смыслит.

Савкин удержал ее возле полотна с фиолетовой обнаженной женщиной, которая возлежала в груде фосфорических яблок. Он некоторое время молча разглядывал женщину, потом мазнул ладонью в воздухе, повторяя ее бедро, и сказал:

– Линии нет.

Вера Николаевна зарделась, ощутив себя полнейшей дурой. С ней это довольно редко случалось в течение жизни. Она придержала дыхание, желая сказать, может быть, что-то резкое… Из толпы отделился высокий человек – направился явно к ним с тем же выражением желания что-то сказать. Одет он был в хороший светлый костюм, но с брызгами грязи по низу штанин (иначе и не могло быть по весенней дрязготне) и с путаными длинными волосами. Савкин опередил его реплику, тут же рассыпавшись замечаниями по поводу фиолетовой женщины: очевидно, это был ее автор. Художник слушал рассеянно, с интересом косясь на Веру Николаевну. Та делала вид, что занята картиной, разглядывая в деталях огромное обнаженное тело. От шеи ее вниз по спине протек холодок: вспомнились декольтированные дамы в прохладном воздухе галереи, которые должны были уже дойти до такого же фиолетового состояния. Женщина на картине брезгливо кривила рот, очевидно, от кислых яблок… Вдруг образ ее тесно слился с тем мокрохолодным существом, что поселилось внутри Веры Николаевны, и так показалось, что это она, Вера, возлежит в яблоках с брезгливой усмешкой…

– Замерзла? – Савкин отреагировал моментом, чуть тронув ее локоток.

Она мотнула головой.

– Верочка, – наконец представил ее Савкин художнику. – Моя любимая женщина.

Она хотела было добавить: «Уточни, в каком смысле», но смолчала, потому что от внутреннего холода говорить оказалось лень. Художник представился в свою очередь – он был ей совершенно безразличен, поэтому имя его не запомнилось, – и спросил:

– А вам нравится?

Она смутилась, однако быстро нашлась:

– Розоватый оттенок тела в сумерки, очевидно, в самом деле перетекает в сиреневый…

По лицу Савкина она догадалась, что говорит ерунду. Но ей Савкин помог, тут же ввернув новую реплику. Потом художник отвлекся, раскланиваясь с очередным знакомым.

Савкин шепнул Вере Николаевне немного нервно:

– Ты мне подаришь часок?

– Да, поехали отсюда, да. – Она, не сообразив, заторопила, желая только покинуть холодную галерею.

Савкин что-то еще быстро шепнул ей, – может, просто обозначил губами поцелуй, подскочил к тому же художнику, стал что-то объяснять ему в уголке… Скоро он вернулся:

– Поехали, поехали скорей!

В гардеробе, помогая Вере Николаевне надеть шубу, Савкин задержал руки на ее плечах чуть дольше обычного. И тот же скользящий холодок, подобно быстрой капле, протек по ее хребту.

Вечер был по-настоящему свеж, с острым ветерком и небом в чернилах, которые промокашкой впитала улица. Савкин был возбужден – необычно на веселой ноте. Когда уже сели в машину, веселость его будто передалась колесам – скользили они чрезвычайно легко. Он притормозил на полдороге у какого-то дома:

– Приехали.

– Куда? – Она еще не поняла до конца.

– В гости. – Савкин подкинул на ладони ключи.

Вера Николаевна зарылась в шубе лицом, ощутил себя голой.

– Ты что? – Слова вышли случайно хрипло, через спазм. – Да почему ты решил?

– Ты обещала подарить часок… – Савкин оправдывался, растерянный, не зная теперь, куда деть ключи.

Ее начал заливать давящий волной огромный стыд. Не перед Савкиным совсем, а прежде перед тем художником, который потворствовал свиданию, расценив их как несомненных любовников. Хотя почему он должен был думать иначе? Перед глазами плыло большое фиолетово-голое тело, рождая одно омерзение.

– Поехали домой… – Она взмолилась почти. – Поехали, я прошу…

– Ну извини. – Савкин сказал спокойно, опустив ключи в карман. Потом он молчал. Только у самого ее подъезда, остановив машину, процедил сквозь зубы: – Дурак, раскатал губу!

За грубоватым тоном сквозило отчаяние. Савкин крепко сжал ей ладонь, – она не убрала руки, внезапно осознав – не умом, а женским чутьем, какую власть имеет над этим человеком. Он, по сути, был ей не нужен вовсе, но до чего забыто приятно было ощущать свою тайную силу. Он все еще сжимал се ладонь – теперь несильно, почти гладил, потом сказал: твоя рука ожила…

Засмеялся, потом опять помолчал, не отпуская руки. Наконец произнес:

– Я к тебе прикасаться боюсь…

Вера Николаевна распахнула дверцу машины. У подъезда стоял Петя – большой темной человеческой глыбой. Лица его разглядеть было нельзя.

– Петя! – Вера Николаевна выдохнула изумленно.

Петя подошел к ней, казалось, не замечая Савкина, как если б он был шофером такси:

– Ты задержалась?

Савкин кашлянул, обозначив свое присутствие, и тут же нагло сказал:

– Ты знаешь, что я ухаживаю за твоей женой?

Он тронул Петю за пуговицу – жестом, как если бы собирался схватить за грудки.

– Знаю. – Петя высвободился и произнес спокойнее: – Иначе я бы тебя не удостоил вниманием.

Савкин стушевался. Вера Николаевна невольно прыснула.