13 февраля 1945 года вечером ко мне на НП прибыло большое начальство: командующий артиллерией дивизии полковник Гириевский, командир нашего полка майор И. П. Лебедев, командир дивизиона капитан И. Д. Савин и сопровождающие их лица. Я доложил начальнику обстановку, пристреленные репера и готовность батареи к выполнению задачи. Начальство осталось довольно.

С моего НП прекрасно было видно место, где должен был переходить линию фронта и реку Грон партизанский отряд. Было уже темно, но белый снег позволял на фоне темных гор видеть этот участок. Вскоре где-то вдали, в горах на стороне противника послышалась стрельба. В воздухе повисли осветительные ракеты: очевидно, партизаны наткнулись на боевое охранение противника.

Для ведения огня батареей было установлено, что партизаны дадут сигнал красной ракетой в ту сторону, куда надо стрелять. Пока такого сигнала не было, и мы с напряжением всматривались туда, откуда слышались звуки боя. Стрельба на том берегу приближалась к реке.

Вскоре мы увидели и сигнал на поддержку боя отряда огнем орудий. Надо было подавить огонь противника с окраины села, которое от нас было слева на другом берегу. У меня там был пристрелен репер, и я сразу же открыл огонь на поражение беглым огнем из всех орудий. Разрывы были хорошо видны, и вскоре стрельба с той стороны села по партизанам прекратилась.

Угадывалось в темноте, что отряд подошел к реке и начал переправу через нее. Для обеспечения переправы и помощи партизанам я еще днем выделил несколько пар лошадей и необходимое количество солдат. Саперы натянули трос, и с помощью лошадей осуществлялась переправа. Река горная, очень быстрая, достаточно глубокая, и, конечно, вода ледяная. Но как потом стало известно, переправа проходила быстро.

Командующий артиллерией вошел во вкус и решил дать залп из орудий истребительно-противотанкового полка, который находился на расстоянии почти десяти километров от нас. В полку были такие же орудия, как и в моей батарее. Я высказал сомнение в целесообразности этого залпа, так как стрелять полк должен был почти на предельной дальности, а это значит, что будет большое рассеивание снарядов и, вместо помощи, можно попасть и по своим. К тому же я знал, что истребительный полк (ИПТАП) был предназначен для борьбы с танками прямой наводкой. Для них стрельба с закрытых позиций была второстепенным делом, и я по предыдущему опыту знал, что в этом вопросе иптаповцы не очень-то были подготовлены. Но начальство решило по-своему.

По рации последовала команда на ведение огня, то есть на полковой залп. Прежде чем мы услышали залп орудий (до них было более 10 километров), в крышу нашего дома попал один из снарядов, выпущенных полком. Раздался оглушительный взрыв, к счастью в дальнем углу крыши. Просвистели осколки. Все, кто находился на крыше, посыпались вниз. На чердак, где мы находились, вела приставленная к проему в потолке дома лестница. Рядом с ним было другое отверстие в потолке, оно осталось от разборки кирпича для НП. Это отверстие вело прямо в кафельную печку, которая стояла внизу, в одной из комнат дома. В темноте и суматохе кто-то из наших гостей угодил в ту дыру. Темно, ничего не видно, да и свет включать нельзя — рядом передовая и до противника каких-то 500–600 метров.

Когда начали разбираться, то не нашли командующего артиллерией полковника Гириевского. Начали искать, услышали ругань, приглушенную стенами комнат. Когда подбежали туда, поняли, в чем дело. Командующий угодил прямо в печку, к тому же сверху на него упала санинструкторша, которую привез с собой наш командир полка.

Быстро разломали печь, вытащили оттуда всего в саже командующего, а затем и санинструкторшу. Случай, конечно, комичный, но в тот момент было не до смеха. Проверили всех, кто был на НП. Раненых и убитых, к счастью, не оказалось. У начальства пропало настроение возобновлять стрельбу. Мне было приказано продолжать самостоятельно обеспечивать огнем переход партизанского отряда. С этим начальство и уехало. Только потом, на следующий день, разбирая все перипетии этой ночи, мы от души смеялись.

Переправа партизанского отряда через реку Грон продолжалась. Артиллерийский огонь моей батареи, очевидно, заставил немцев отказаться от преследования партизан. Вдоль ближней к переправе окраины села, занятого противником, батарея поставила НЗО (неподвижный заградительный огонь). Снаряд за снарядом летели в ту сторону, не давая врагу организовать преследование партизанского отряда. Слышны были только пулеметные очереди. Минометная батарея противника была подавлена огнем моей батареи в самом начале боя и сейчас огня не вела.

К полуночи 14 февраля партизанский отряд подполковника Авдеева переправу через реку Грон закончил. В дальнейшем он был расформирован. Партизаны из Советского Союза влились в состав наших полков, а остальные, по их желанию, вошли в состав интернационального батальона. Этот батальон был передан 3-му гвардейскому воздушно-десантному полку нашей дивизии. Командовал им капитан Колотьев, а комиссаром был чех Месьярик.

Операция по переходу партизанского отряда через линию фронта впоследствии была включена в шеститомник «Великая Отечественная война» как классический пример тактического взаимодействия войск фронта и партизанского отряда.

Прошло два или три дня, и я получаю приказ возвратиться в свой дивизион и занять НП в районе села Пуканец. Аналогичный приказ получил и командир батальона, который я поддерживал. Очевидно, нас сюда и посылали для обеспечения перехода партизанского отряда. К полудню следующего дня я с батареей был уже в дивизионе.

Батарея заняла огневую позицию возле села, не помню его названия. НП был организован неподалеку от села Пуканец. Оно стояло на самом берегу реки Грон, километрах в пятнадцати от села Теков-Брезница, ниже по течению реки.

С НП хорошо был виден противоположный берег, но саму реку и прибрежный участок видно не было, мешали выступы скал впереди, за которыми горы круто обрывались к реке.

Здесь мы уже воевали с большими удобствами: ночью на НП оставался дежурный офицер, разведчики и связисты с каждой батареи. Остальные же спускались вечером в село и ночевали в домах. А рано утром снова были на НП.

На второй или третий день после моего прибытия на новый НП я был дежурным на наблюдательном пункте ночью. Ночь прошла спокойно, но рано утром, когда еще не взошло солнце и была довольно густая дымка, в блиндаж вбежал разведчик, который дежурил возле приборов наблюдения. Он в волнении закричал: «Немцы!» Я немедленно выскочил из блиндажа, который был рядом с ячейками для наблюдений. Всматриваюсь в ту сторону, куда показывает разведчик. Действительно, метрах в ста пятидесяти движется цепь немецких солдат. Даю команду разведчикам открыть огонь из автоматов по противнику. Сам хватаю стереотрубу, разведчик берет буссоль, связисты второпях отключают телефоны, и мы под прикрытием огня наших разведчиков быстро отходим назад. Мотать линию связи уже нет времени. Немцы на какое-то время были прижаты огнем разведчиков к земле, но теперь уже пришли в себя и открыли сильный огонь по нас.

Три наших автомата (столько разведчиков прикрывали наш отход), конечно, не могли остановить немецкий батальон, и немцы вскоре вновь стали передвигаться вперед, пытаясь нас окружить. Дело в том, что рядом пехоты нашей не было. Считалось, что река и горы надежно обеспечивают этот участок фронта, вот противник и решил нас наказать.