Забираемся на чердак, крыша из добротной черепицы. Вынимаем несколько штук их, и перед нами как на ладони противоположный берег реки Грон. Лучшего наблюдательного пункта и не нужно. Приказываю оборудовать здесь НП, посылаю разведчика осмотреть бункер под домом — там будем отдыхать и укрываться от снарядов и бомб противника.

Быстро темнеет, и мы спускаемся с чердака. Разведчик, посланный на разведку бункера, докладывает, что там укрывается местное население, в основном женщины, дети, старики.

Входим в подвал. Массивные железные двери, и огромное помещение. Тускло светят несколько свечек, в зыбком свете которых видны лежащие на полу жители села. Мы остановились у входа. Нас быстро окружила молодежь, в основном девушки и несколько молодых парней. Завязывается оживленная беседа. Село в основном словацкое, и разговорная речь жителей нам понятна, так же как и наша им. Конечно, не все слова сразу разберешь, но смысл понятен.

Устраиваемся у входа на полу (впрочем, здесь все лежат на полу), где есть немного соломы. Мои солдаты не теряются, весело болтают с местными девушками, которые, очевидно, соскучились без парней-сверстников. Прошедший день был напряженным, и мы быстро засыпаем, выставив охрану.

Утром, с рассветом, поднимаюсь на свой НП, на чердак. Дежурные разведчики время даром не теряли, разобрали боровок и из кирпичей выложили защитную стенку в виде большой буквы «С», для защиты с фронта и флангов от пуль и осколков снарядов. Больше часа сижу у стереотрубы, наблюдая за местностью на стороне противника, особенно за селом. Обычно рано утром и поздно вечером можно обнаружить движение у гитлеровцев, когда приезжает кухня и выдает пищу, подвозят боеприпасы и т. д. Но никакого движения не видно. Все покрыто толстым слоем ослепительно-белого снега.

Оставляю на НП Дыминского с разведчиками. Быстро перекусив, сходил к командиру батальона, договорились о взаимодействии и о том, что я со своей батареей занимаю левую половину села, а он правую. В батальоне людей чуть больше, чем у меня в батарее. Надо подыскать дом, где бы можно было жить, пока будем находиться в этом селе. Остановился в ближайшем доме, хозяин довольно зажиточный, дом просторный. Мне отвели довольно большую комнату с двуспальной кроватью, столом и другой мебелью.

Вскоре ко мне в батарею приехал на лошади заместитель командира дивизиона капитан Юрченко. Он будет находиться здесь, так решил командир дивизиона, очевидно, потому, что батареей я командую недавно и для помощи не помешает иметь более опытного офицера.

Разместился он в той же комнате, что и я. Посоветовавшись с ним, я решил устроить в селе своего старшину с его хозяйством и сюда же привести лошадей орудийных упряжек — здесь их легче прокормить. В лесу, где они сейчас находятся, кроме хвойных веток, другого корма нет. Выбрал место, ближе к левой окраине, и к вечеру старшина и лошади были в селе.

Началась обычная фронтовая работа. С раннего утра я залезал на крышу дома, в свой НП, и внимательно изучал буквально каждый метр полосы наблюдения. Но никаких признаков противника не обнаружил, не было ни единого выстрела, хотя бы из винтовки или автомата. Не было и никакого движения ни рано утром, ни днем, ни вечером. Создавалось впечатление, что немцев там вообще нет. Но и мирное население не проявляло своего присутствия в селе. Не топилась ни одна печь, не видно было никакого движения между домами. Это говорило о том, что в селе все же есть неприятель.

Понимая, что рано или поздно нам придется вести здесь боевые действия, я решил в своей полосе наблюдения пристрелять ряд точек, или, как принято говорить в артиллерии, реперов, чтобы в случае необходимости можно было быстро открыть огонь на поражение цели, без пристрелки. Несколько дней я вел пристрелку, записывал по этим реперам пристреленные установки орудий. Противник не проявлял никакой реакции.

На огневую позицию батареи завезли в достаточном количестве осколочно-фугасные гранаты (снаряды) со взрывателем для стрельбы на рикошет. Они отличались тем, что при ударе о грунт взрыватель срабатывал с замедлением. Снаряд за это время успевал, ударившись о землю, рикошетировать и рвался в воздухе. Это увеличивало поражаемость цели, так как при взрыве на земле часть осколков снаряда уходила в землю. Сделал несколько выстрелов по селу, которое располагалось сразу же за рекой против нашего села. Снаряды ложились точно вдоль улицы, поднимавшейся по косогору, осколки секли черепицу крыш.

Я рассчитал, что в каких-то крышах должен быть НП противника, а может быть, и огневые точки. Очевидно, неприятелю такой обстрел не понравился, во всяком случае, из села послышалось несколько пулеметных очередей от домов, почти у самого берега реки. К сожалению, эти дома плохо просматривались из-за деревьев и кустарника. Но и то уже хорошо, что противник все же себя обнаружил.

Был в этот период и довольно забавный случай. На огневой позиции произошел неприятный инцидент: старший офицер батареи избил солдата. Я уже не помню, в чем была причина, но посчитал, что со стороны офицера такие действия недопустимы. Я сообщил об этом случае командиру дивизиона, и старшего на батарее убрали. На огневой позиции не осталось ни одного офицера. Решил послать туда командира взвода управления Дыминского. Он слезно стал просить меня не посылать его на огневую позицию, так как он никогда не был командиром огневого взвода. Конечно, его просьба была обоснованна: у старшего офицера батареи обязанностей много и нужны твердые знания «Наставления по огневой службе», без чего нельзя обеспечить надежное управление огнем батареи. Здесь нужен практический опыт. Старший офицер батареи фактически является заместителем командира батареи. У меня самого опыта в этом вопросе было мало. Месяца два я был командиром огневого взвода, и то в тот период, когда полк находился на переформировании, в мае — июне 1943 года на Северо-Западном фронте. Батарея наша стояла на огневой позиции, но стрельбы мы не вели — до фронта было далеко, не менее 40 километров.

У меня не было другого варианта, и я приказал Дыминскому отправиться на огневую позицию и выполнять обязанности старшего офицера батареи, пообещав ему, что при первой же возможности я его освобожу от этих обязанностей.

Вскоре я выполнил это обещание, мне прислали старшим офицером батареи младшего лейтенанта Дорошенко. Он был сержантом, закончил трехмесячные курсы младших офицеров и прибыл в батарею. Огневую службу он знал и с обязанностями справлялся хорошо. Но это было потом, примерно через неделю, а пока Дыминский отправился на огневую позицию.

На следующее утро я продолжал пристрелку реперов. Подаю команду на установку дирекционного угла на цель, уровня, прицела и т. д. Подаю команду: «Огонь!» Внимательно наблюдаю за районом, где находится репер, там должен появиться разрыв. Местность там сравнительно ровная, очевидно пахотное поле, но сейчас все занесено снегом, на его фоне разрыв должен быть хорошо виден. Время полета снаряда — несколько секунд. Прошло около минуты, а разрыва нет. Звоню по телефону на огневую позицию, спрашиваю, был ли выстрел. Телефонист отвечает неуверенно, что вроде бы был. Вызываю к телефону Дыминского, задаю тот же вопрос и получаю тот же ответ. Я спрашиваю: в чем дело, почему неуверенный доклад? Если выстрел был, значит, затвор должен открыться. У этих орудий затвор при выстреле открывается автоматически, при этом для работы автоматики используется энергия отката ствола при выстреле.