Сигнал ПРЕРВАТЬ все еще моргал, и время передумать уходило, как песок в часах. Марши закрыл глаза, чтобы не видеть искушения.

Загудел сигнал предупреждения об ускорении. Через десять секунд включился главный двигатель. На Марши навалился вес, прижимая вниз, и корабль понес его прочь от Ананке, набирая скорость с каждой секундой.

Наконец Марши открыл глаза и стоял, глядя, как пустынная серая луна превращается в размазанную точку на экране.

Такой уютный, мирный уголок. Уродливый что снаружи, что внутри. Едва 20 км в диаметре, и гравитации еле хватает на притяжение пыли.

И все же этот мир притягивал его, рождая прилив в крови. И неимоверная гравитация Юпитера была куда слабее этого притяжения. Она может притянуть только тело.

— Доктор, — пробормотал Марши механически, — я диагностирую серьезную необходимость медикаментозного лечения для преодоления последствий вашего пребывания в условиях, близких к свободному падению.

Он повернулся спиной к экрану и нырнул в сторону камбуза.

Комбинация клавиш, которую он знал наизусть, выдала ему из раздатчика чашку синтетической водки. Как всегда, корабль был готов дать то, что ему нужно. Все виды бегства прямо под рукой.

Марши метнул ее назад, вздрогнув, когда она упала. Когда в глазах у него прояснилось настолько, что стала видна клавиатура, он заказал другую.

Эту он поднял в пародийном приветствии.

— Итак, я это сделал! Теперь я в безопасности.

Он рассмеялся, но как-то неглубоко и горько, и выражение его лица мало подходило человеку, который вырвался из западни и обрел свободу.

Ангел смотрела, как мигает и тускнеет сияющая голубая мошка на центральном экране ее спальни. Когда ее уже нельзя было отличить от других светящихся точек, она выключила прибор.

Экран потемнел, и свет погас вместе с ним. Ангельский глаз автоматически переключился на сочетание усиления света и инфракрасного зрения, чтобы видеть в темноте. Но ничего не освещало поиски пути в той черноте, которая была у нее в душе. Это мог сделать только один свет, и теперь его не было.

Она повесила голову, признавая поражение.

Так много она хотела ему сказать.

Но даже не сказала «до свидания».

Ангел со вздохом заставила себя встать. Есть работа, которую надо делать. Работа — это то, что она умеет. Для чего годится.

Может быть, если заполнить ею все свои часы, она сможет не думать о той бесконечной и безутешной ночи, имя которой — будущее.

Марши сумел удержать веки раскрытыми, хотя они весили по несколько кило каждое. Яркий свет резал налитые кровью глаза, как будто в них выстрелили из ружья битым стеклом. Марши снова зажмурился, чтобы они не просверлили в мозгу дыры.

Он полежал несколько секунд, укрепляясь для новой попытки. Застонав от усилия, которое потребовалось, чтобы поднять голову, он прищурился и осмотрелся, чтобы понять, где находится. Мозг включался в работу постепенно, как коробка передач, набитая песком, галькой и смолой.

Он облизал губы. Тьфу! Ощущение во рту было такое, будто там ночевал шелудивый пес.

Выяснилось, что Марши отрубился около стола на камбузе, и этим объяснялось ощущение теплоты и онемения с одной стороны лица. Остались четкие воспоминания о первой и второй чашке водки. Удалось вспомнить, как с помощью встроенной в стол клавиатуры он проверил состояние своего пассажира, и потом рюмка, которой вознаградил себя за то, что не забыл это сделать. Потом все как-то расплывалось.

Взгляд на часы сообщил ему, что с момента прощания с реальностью прошло уже двенадцать часов. Морщась от грохота пальцев по клавиатуре автоматической кухни, он ввел заказ на кофе с бренди. Жадно выпил, смывая шерсть с языка.

Это укрепило его настолько, что он сумел встать и поплестись под душ. Душ корабля с настоящей водой был не просто роскошью — это было спасение в таких случаях, как сегодня. В этом хрупком состоянии ультразвуковой душ мог бы убить человека.

Через пятнадцать минут Марши вернулся в камбуз с таким видом и самочувствием, что мог бы даже сойти за человека. Он переоделся в мягкие просторные черные штаны и вышитые тапочки. Не обращая внимания на воду, капающую с сохранившихся на затылке волос, он натянул свободную черно-красную майку.

Потом выбил себе второй кофе, на этот раз чистый, и заставил себя съесть безвкусный, но питательно сбалансированный кекс для завтрака, стараясь не думать, из чего он сделан.

Когда чашка опустела, он подумал было о третьей, снова с бренди, но решил, что не надо. По крайней мере не сейчас.

Была работа, которую надо было сделать, пока он не успел себя отговорить. И сделать это лучше, находясь в полном сознании. Еще глоток-другой жидкой храбрости могут заставить его быть смелее, но от этого работа станет только опаснее.

Он оставил отсек корабельной клиники ярко освещенным, будто его обитатель был ночным монстром, которого яркий свет останавливает. Будь у него запасец чеснока или связка распятий, он бы и их использовал для верности.

Помедлив в дверях, он еще раз подумал насчет своего отказа от очередной рюмки. Нет, точно еще одна больше принесет пользы, чем вреда.

Ага. А потом еще одна. Он укрепился в прежнем намерении и вошел внутрь.

Пробежавший по коже мороз никакого отношения не имел к температуре в отсеке. Марши подошел к медкойке. Черные боковины устройства обернулись вокруг пациента в режиме транспортировки, и вся конструкция была похожа на гроб.

Он подошел к приборам кровати и поглядел на скелетоподобную фигуру человека, который называл себя Братом Кулаком.

Старик лежал неподвижно, как смерть, больше похожий на свежеэксгумированный труп, чем на живого человека. Голый, если не считать одеяла, закрывающего его до груди; сморщенный пергамент, обернутый вокруг костей истощенного тела, казался слишком серым и бескровным, чтобы быть чьей бы то ни было кожей, кроме как трупа. Глаза были закрыты и глубоко запали в орбиты. Печеночного цвета разрез рта чуть приоткрылся. Только еле заметные колебания тощей груди выдавали наличие тоненькой ниточки жизни.

Марши знал, что по всем правилам ему полагалось бы уже умереть. Он уже был чуть лучше подогретого мертвеца из-за рака формы V, когда Марши был привезен его лечить, а свержение его стало началом конца. Форма V немедленно перешла в терминальную стадию лесного пожара.

Средний интервал между началом терминальной стадии и смертью — неделя. Любой другой уже был бы мертв. Но не Кулак. Каким-то бешеным усилием воли он удерживал свою гнилую душу в распадающемся теле.

Марши положил серебряную руку на плоскую клавиатуру сбоку от медкойки, и электроника протезов подключилась к системам комплекса. Тихо, как музыка из другой комнаты, зазвучали показания:

Дыхание медленное и поверхностное [7/31], но соответствует состоянию пациента. Пульс редкий и нитевидный [14], артериальное давление низкое и постоянное [40/28]. Газообмен…