Третьим стоял Шершень — и успел в последнюю долю секунды нажать на спуск. Промазал, но привлек внимание четвертого номера. Тот был из привлеченных охотников-любителей, не больно-то дисциплинированных, — и нарушил одно из главнейших правил облавной охоты: не сходить с места, пока все не кончится. Этот сошел. Может, оно бы было и к лучшему — успел дважды выстрелить в подмявшую Шершня черную тушу. И попал…

На свою беду, горе-охотник нарушил и еще один пункт полученной строжайшей инструкции — встав на номер, заменил выданные спецпатроны своими, собственноручно набитыми, «более надежными»… Пожалеть об этом он не успел.

Потом была погоня по кровавому следу. На трех «Буранах». Снегоход Осы и его напарника на морозе не завелся, и они бессильно матерились, глядя, как исчезает вдали более удачливая шестерка — вместе с нею исчезала надежда на долю призовых денег. Спустя пару часов их мнение о своем везении изменилось — когда пришлось собирать у опрокинутых снегоходов то, что осталось от преследователей…

Зверь совершил маневр простой и беспроигрышный: заложив широкую петлю, вернулся к собственному следу — в узкой лощине, где «Бураны» неслись не развернутым фронтом, а один за другим. Передний снегоход выпрыгнувший зверь опрокинул вместе с седоками. Два других ни отвернуть, ни затормозить не успели — врезались на полном ходу. Куча мала, беспорядочная и недолгая пальба… Все закончилось быстро — три покореженные машины и шесть растерзанных тел…

Оса все равно жалел, что не довелось участвовать в той погоне. Слепо верил в свою удачу — и она пока не подводила…

— Ну и как тебе Генульчик? — спрашивает Ирка, лихо работая кухонным ножом. Вареная картошка быстро превращается в ингредиент для русского национального блюда — салата оливье.

Наташа молча пожимает плечами. Ирина и не ждет ответа. У нее бескрайний круг знакомств и ее хобби — сводить между собой самых разных людей. Просто так, для интереса.

Наташа молчит. Гена другой, не тот бесшабашный паренек, что был два года назад. Стал спокойнее и выдержаннее. Но нравится ей по-прежнему. Особенно на фоне Игорька.

Невысокий, но крепкий Игорь на полголовы ниже Наташи. И как-то так получается, что никогда не смотрит в глаза, влажный оценивающий взгляд всегда упирается в ее грудь. Она не ханжа, она считает себя вполне современной и раскованной, но… Затертое выражение «раздевает глазами» тут не подходит, липкий взгляд Игорька давно ее и раздел и ощупал, а сейчас просто-напросто…

Она не говорит ничего.

Вдруг выясняется, что поручать парням закупки к праздничному столу — дело безнадежное. Выпивка в избытке, но половины продуктов не хватает. Они с Иркой вытирают руки и выходят в комнату. Ребята заняты делом. Гена копается в электронных потрохах портативного телевизора — есть идея взять его в замок, встретить Миллениум как положено, под бой курантов. Игорек помогает ему советами и параллельно смотрит по большому экрану «Иронию судьбы».

Короткий спор — кому идти в магазин. Игорек отговаривается незнанием здешних торговых точек, у Гены проблемы с «Электроникой», у Наташи пирог в духовке. Список и деньги берет Ирка, идет в прихожую. Игорь спешит за ней — он у них рыцарь, а на праздничных улицах столько пьяных… От двери оборачивается и похотливо подмигивает Генке. Наташа готова расцарапать ему физиономию. Уходят.

…Духовка пышет жаром, Наташа ловко выхватывает пирог и выкладывает на широкую кухонную доску — остужать. Простенький, из привезенного с собой слоеного теста, но вроде удался. Больше на кухне до возвращения посланных в магазин делать нечего, она выходит в комнату. Генка склонился над телевизором, в руке паяльник, лицо сосредоточенное. Поднял голову, улыбнулся:

— Что-то жутко вкусное там у тебя получилось… Я тоже сейчас заканчиваю…

Заканчиваю, и?.. Наташка чувствует, что лицо у нее красное. От духовки, конечно, это от духовки, но… Она отворачивается к застекленному шкафу, смотрит корешки книг. Мама всегда учила: хочешь лучше узнать человека, посмотри, что он читает. Хотя в наше время в таких шкафах чаще хранят видеокассеты…

Книги Наташе нравятся. Корешки потрепанны — стоят не для интерьера. Здесь же, за стеклом, две фотографии.

Молодой парень в парадной форме, угол перечеркнут траурной ленточкой. На другой: кучка ребят на фоне танка — низкого, приплюснутого, обвешанного непонятными ей прямоугольными штуками. Крайний слева — Генка. Улыбается немного грустно, в руках танкистский шлем, короткие светлые волосы взъерошены. На дальнем плане тоже какая-то боевая машина, она в них не разбирается, — искореженная, опрокинутая, обгоревшая. И фоном — горы.

Он был там? — Наташка удивляется. Встретился ей не так давно один… герой чеченской кампании. В поезде, в плацкартном вагоне — возвращалась от родителей. Парень в камуфляже и лихо заломленном десантном берете — всю дорогу пьяный. Кураж и бахвальство мешались в нем с лютой злобой ко всем окружающим — пославшим его рисковать жизнью и терять товарищей, а теперь, после геройского возвращения, не желающим принять его право на… Право на что он столь рьяно отстаивал, Наташа так и не поняла. Право на беспробудную пьянку? Или на рукосуйное приставание ко всем встречным девушкам, обязанным приласкать героя? Или право полезть драться со старичком-ветераном, намекнувшим, что пришедшие с великой войны вели себя скромнее?. Разбушевавшегося вояку сняла с поезда милиция, а мрачное впечатление осталось… Герой-самозванец? Тыловая крыса, не нюхавшая пороху? А может, и нет, на войне, как и в жизни, всякие люди встречаются…

Но вот Гена… Ведь если бы не этот случайный взгляд на фото…

…Маленький телевизор издает шипение и вдруг начинает петь голосом Милен Фармер. Наташа оборачивается. Картинка на экране вполне приличная, довольный Генка прикручивает панель на место.

Она показывает на снимок и спрашивает уже вслух:

— Ты был там?

Он подходит, смотрит на фотографию. Лицо мрачное. Отвечает коротко и глухо:

— Да.

Она понимает, что он ничего не хочет вспоминать. Что рассказа о подвигах и геройствах она не услышит. Она ничего не спрашивает. И, неожиданно для себя, кладет руки ему на плечи.

Серые глаза совсем близко, Фармер что-то поет о любви и одиночестве.

Нельзя так сразу… — пытается подумать Наташка. И опускает веки…

…Губы прильнули к губам. Руки скользят под тонким свитером. Удивительно нежные руки. Удивительно терпеливые. Как будто им и не пришлось два года ласкать убийственное железо там, где есть женщины-снайперы и женщины-беженки — и нет просто женщин…

В голове — обрывки мыслей: что он подумает?.. так вот в первый день… сейчас Ирка вернется… надо прекратить… как хорошо…

Потом мыслей не остается, она опускается на диван и увлекает его за собой.

Он не спешит и не торопит, он предоставляет все решить — ей. Но она все уже решила.

Судя по отпечаткам, зверь вновь пошел широкими скачками. Оса тоскливо глянул на обложенное низкими тучами небо. Опускающееся солнце нашло в них невеликий разрыв, и заискрившийся снег делал пейзаж идиллическим и мирным. До заката недолго. И шансов дойти до конца следа мало. Вертолет, ох как нужен вертолет…