– Вот и я говорю: ч-ч-ч… – мелко закивал Пухов.

Другие художники молчали и с недоумением ждали продолжения.

– Ты погоди, не горячись! Объясни по-русски, – попросил Шашикашвили.

– Да что тут объяснять? Глаза откройте! Кондрат Синькин – это зло во плоти. Сатана в человеческом обличье. И правильно ты его вылепил, товарищ, правдиво, хотя и в виде аллегории. Да-да, так бывает! Зло иногда спускается на землю в самом прямом смысле. И борьба с ним может быть только одна – экзорцизм.

Недоумение на лицах художников стало сменяться выражением сочувствия.

– Боря не просто так говорит, – выступил вперед Пикус. – Он сам все видел! Вы в глаза ему загляните – сразу все поймете. Человек к вам прямо с того света пришел.

Толпа отпрянула, один лишь Пухов не испугался: он подошел поближе и всмотрелся в лицо Беды.

Повисла пауза.

– Н…ну, не знаю, – сказал наконец Илья Ильич. – Вроде не врет. Что-то было с ним такое. Так кто, ты говоришь, К-кондрат?

– По званию – демон второй категории. А по должности – директор по развитию и реструктуризации.

– Чего структуризации?

– Ада, чего же еще? Порядок он там наводит.

– В аду? Порядок?

– Да. Порядок там идеальный.

– В аду?

– Да. Точнее – в аду современного искусства. В контемпорари-аду. Адо́в же много… То есть а́дов…

Если до сих пор художники слушали сочувственно, то теперь они смотрели на Беду с нескрываемой жалостью.

– Вот и еще жертва фашиста этого, – вздохнул Сенокосов. – Тронулся умом парень. И сколько их таких еще будет?..

Все смолкли и посмотрели на председателя.

– Я думаю, достаточно, – поднялся Редька. – Пора сворачивать дискуссию. Кондрат Евсеич, конечно, зло, но это не повод впадать в мистику. Обойдемся без поповщины. Нет никаких чертей!

– Ну, не скажи, – покачал головой Сенокосов. – Есть многое на свете, друг Андреич, чему тебя не учили на курсах повышения квалификации.

– Вот за… закопают – тогда поймешь, – пообещал Пухов.

– А может, батюшку позвать?

– Мать вашу! – раздалось вдруг под самым окном, а следом послышался такой звук, будто кто-то грохнул о стену литровую путинку.

Художники вскочили с мест.

– Что там? Штурм?!

– Валька! Держись за мной!

– Ах, суки!

– Все по местам! – скомандовал комбат Редька. – Действуем, как договаривались! Позывной «Борщ», поднимай знамя!

Шаманов-Великанов кинулся к веревке, выходившей в форточку.

Над ПДХ взвился флаг: пейзаж Исаака Левитана «Золотая осень».

Художники быстро разобрались по боевым постам, встав у окон. У каждого в руках оказалось какое-то оружие: привезенные с дач грабли, лопаты, тяпки, секаторы. Имелось и кое-что из художественного арсенала: большие квачи, клеевые пистолеты и аэрозоли.

Редька вышел на балкон, готовясь подать сигнал.

Однако то, что он увидел, заставило его опустить руку и произнести: «Отставить!» Вместо того чтобы штурмовать крепость, бесы спокойно раздевались на примыкавшем к ПДХ песчаном пляже, прямо под статуей своего вождя.

Художники столпились на балконе.

– Раздеваются!

– Смотри, лысый трусы снимает!

– И бородатый тоже!

– Во брюхо, да? Ни фига не видно.

– Пивной народ! Ты глянь, сколько ящиков привезли.

– И этот снимает! И тот! И вон та девка тоже!

– А она ничего.

– Здоровая больно. Я раньше таких доярок к каждой выставке делал.

– Загорать, значит, пришли, сволочи…

Загорать хушисты решили у подножия монумента. Голые и бесстыжие, они хлестали пиво из бутылок, с громким хохотом ныряли с уступа в озеро и орали, призывая союзных художников присоединяться к своему веселью.

На призывы никто не отвечал, а возмущение общественности скоро нашло выход:

– Андреич, а ну живо звони в полицию. Они же голые! Хулиганство чистой воды.

Редька набрал номер, представился и кратко обрисовал ситуацию.

– Не видим нарушения, граждане, – лениво ответил ментовский голос.

– Не видите? Так приезжайте и посмотрите. Голые и пьяные в общественном месте. Выражаются.

– Ну и пусть выражаются. В особой зоне дозволяется.

– В какой еще зоне?

– У вас там объявлена временная автономная зона. Погодите, я вас сейчас переключу на Министерство культуры, они лучше объяснят.

Услыхав про Министерство культуры, Пухов выхватил трубку и завопил:

– Алё, прачечная?!

Геннадий Андреич молча отобрал у него телефон и произнес:

– Говорит председатель Прыжовского отделения Союза художников России Редька. Да, здравствуйте, господин министр. Общее собрание требует разъяснить творящийся под нашими окнами беспредел. Переключаю телефонный аппарат на громкоговоритель, чтобы все были свидетелями.

Из «Нокии» понеслись барские модуляции господина Господина:

– Разъясняю. Сегодня утром указом министра культуры ваше озеро с прилегающими пляжами было объявлено автономной культурной зоной, сокращенно АКЗ. Одновременно на территории АКЗ введен в эксплуатацию ИЛЗ – историко-ландшафтный заповедник «Нудь белопопая». Это народ такой древний у вас в крае жил – нудь. Увековечили мы его, понятно? И теперь, значит, разрешается выполнять на территории заповедника старинные обряды: купаться в голом виде, сакрально выражаться и распивать священные напитки по утвержденному прейскуранту. Директором нового культурного учреждения назначен по совместительству Синькин Кондрат Евсеевич. И зря вы, ребята, в доме заперлись, мы вас все равно оттуда выкурим.

После этого в полной тишине раздались короткие гудки.

Всеобщая ярость была столь велика, что взрыв даже задержался секунды на две.

– Губернатору! Открытое письмо губернатору! – закричал очнувшийся первым Сенокосов.

– И президенту!

– И Кофи этому… Аннану!

– Да не кофе, не кофе! Пану этому… Гимуну!

– В прессе опубликуем! «Правдочка»-заступница, помоги! Какой позор, а? До чего дожили!

– Фотографию во всю первую страницу! Пусть весь мир эту нудь увидит!

– Ах, суки! Ах, суки!

– Да остыньте вы! – крикнул, перекрывая общий гвалт, Беда. – Не поможет! Ничего их не возьмет!

Художники притихли.

– А как быть?

– Я же вам говорю: гнать главного черта. Пока есть шанс, надо совершить вылазку и захватить Кондрата Синькина. А потом мы вот с Валькой знаем что делать. Есть тут у вас в городе бесогон большой силы.