– Гм-м, любое другое место?

Я кивнула, лежа рядом с ним. Простыни холодили мое обнаженное тело, но я чувствовала его жар рядом с собой.

– Почему я не могу сказать «здесь»? – спросил он и погладил меня по кончику носа.

Я пожала плечами, и он закинул на меня ногу, притягивая чуть ближе к себе. В ответ я заулыбалась в подушку.

– Когда мы были детьми, у папы был друг, работающий на «Элланд Роуд» – футбольном стадионе в западном Йоркшире. Макс был достаточно взрослым, чтобы водить машину, и иногда он брал с собой меня – противного младшего брата. «Лидс Юнайтед» – это клуб, игры которого я все детство смотрел по телеку. Я бывал на стадионе, подбадривал их и стоял на той самой траве, на которой играли парни, которым я поклонялся. Хотел бы я когда-нибудь туда вернуться с моим братом. Узнать, почувствую ли я то же самое.

– Хотела бы я на это посмотреть, – улыбнулась я. – Ты и Макс – подростки, бегающие по полю. Наверняка вы носились без рубашек, да?

Найл пронзил меня взглядом, и в ответ я захихикала.

– А как насчет вас, мисс Руби?

– Я скучаю по Сан-Диего.

– Тебе не нравится Лондон?

– Я обожаю Лондон, я всегда мечтала там жить, но там дорого, вечно идет дождь и я тоскую по всем.

– По всем?

– По девочкам, с которыми мы жили в одной комнате, – Лоле и Лондон. И особенно по брату.

– Должно быть, тебе непросто вдали от них.

– Хуже всего разница во времени, – застонала я. – Есть только четыре часа в сутки, когда и я, и они не спят, и это либо рано утром, либо поздно вечером.

Найл кивнул, поглаживая мои волосы. У меня начали слипаться глаза.

– Но ты останешься в Лондоне? – спросил он, и я подумала, в его голосе действительно слышалась обеспокоенность, или мне показалось.

– Как минимум, пока не закончу учебу.

– Несколько лет, значит.

Слова жгли мне язык. Наконец я ответила:

– Надеюсь.

– Расскажи мне о Сан-Диего. О том, как ты росла.

– Ты когда-нибудь бывал в Калифорнии? – спросила я.

– В Лос-Анджелесе, – ответил он. – Прекрасная погода, пальмы. Много блондинов.

– Лос-Анджелес – это не Сан-Диего. – Я покачала головой, и при мысли о доме у меня в груди потеплело. – Лос-Анджелес – это асфальт, машины и люди. Сан-Диего – зелень, синее небо и океан. Когда я была маленькой, мы с Крейгом часто ездили в гости к другу, чей дом находился в нескольких кварталах от пляжа. Мы нагружали корзины велосипедов всем необходимым и проводили у него весь день.

– Чем вы занимались? – спросил он.

– Ничем, – радостно ответила я. – Мы целыми днями валялись на песке, играли в волейбол, читали и болтали, слушали музыку. Когда становилось жарко, мы прыгали в воду, катались на досках, а проголодавшись, ели ланч, который привозили с собой. Мама видела нас только ранним утром и после заката.

– Звучит прекрасно. Мне нравится образ Руби-подростка, – заметил он, дернув меня за прядь волос, накрученную на палец. – Выгоревшие волосы, веснушки на носу. Загар и крошечное бикини. – Секунду он размышлял, потом откашлялся и добавил: – Представим посреди этого пейзажа мальчика Найла.

Я рассмеялась, заворачиваясь в простыню.

– Карлсбад тоже был прекрасным местом для ребенка. Перед тем как уехать из Штатов, я жила в огромной квартире с двумя моими лучшими подругами. Мы видели океан из окна столовой, – сказала я, внезапно заскучав по ним до боли. – У нас было напряженное рабочее расписание, и мы мало пересекались, но когда нам наконец удавалось оказаться дома в одно и то же время, мы варили капучино, чтобы не спать допоздна, и болтали. Иногда наблюдали восход солнца над океаном. Может, поэтому уехать было так легко… Мы были так заняты, что почти не виделись.

– Может. А может, ты знала, что тебя ждет что-то другое. Более важное.

Я долго смотрела на него, задумавшись, говорит ли он об учебе и работе или о чем-то другом.

– Тебе надо когда-нибудь туда съездить. Полежать на пляже, побывать в Диснейленде и покататься на «Космических горках».

Найл с отвращением сморщил нос, а я придвинулась к нему и поцеловала.

– Диснейленд?

– Ты думал, тебе и концерт не понравится. Помнишь? Иногда дурачиться – это весело.

Секунду он молчал, потом кивнул и нагнулся ко мне, целуя.

– Думаю, ты права, – сказал он губы в губы. – А что ты думаешь о Нью-Йорке? Тебе нравится?

– Он большой и шумный, и… оживленный, – ответила я, уставившись на одеяло.

– Может, ты еще вернешься сюда.

Я пожала плечами.

– Может. Но без компании это будет иначе.

– Без того, кто будет покупать тебе хот-доги и дразнить из-за твоего пристрастия к горчице?

– Или лапать меня в метро?

– Именно. Значит, ты закончишь учиться, а потом? Вернешься в Сан-Диего?

Сегодня мы были так честны друг с другом, и я хотела сохранить эту откровенность.

– Не знаю, – ответила я. – Это от многого зависит.

– Например?

Учеба, работа, квартира. Ты. Я.

– От учебы, – ответила я. – И работы с достаточной зарплатой, чтобы снимать квартиру.

– Уверен, что ни то, ни то не станет проблемой.

– Я еще не попала в программу Мэгги, видишь ли.

– Попадешь. Маргарет Шеффилд будет дурой, если упустит тебя. Ты очень умна, Руби.

– Я отвлеклась, – возразила я.

Он провел ладонью по моей спине и ягодицам, задержав руку на бедре.

– Да, но мы скоро вернемся, не так ли?

– Думаю, мы оба знаем, что Нью-Йорк – это не просто отвлечение, – честно сказала я.

– Думаю, это касается нас обоих, – ответил он.

– Что будет, когда мы вернемся домой? – спросила я, озвучив вопрос, которого мы оба избегали. Через два дня нам уезжать. Билеты уже куплены. Через двадцать четыре часа мне придет имейл с напоминанием, что надо зарегистрироваться на рейс. Все произошло так быстро, но будет ли продолжение? Мы не доводили физическую сторону наших отношений до логического конца, пока он не будет уверен, что любит меня. Но как насчет всего остального? Мы пара? Мы скажем кому-нибудь об этом?

Он моргнул, глядя мне в лицо, и я поняла, что он не ожидал этого вопроса. Не ожидал, что я задам его прямо в лицо.

– Будем жить дальше, – сказал он. – На работе, конечно, кое-что изменится, но за ее пределами все может быть, как сейчас.

Его лицо напряглось, и я была уверена, что мое выглядит точно так же. Не знаю, что в его словах огорчило меня больше всего. «Будем жить дальше» звучало так, словно мы еле-еле справляемся. «На работе кое-что изменится». Ну еще бы, кто бы сомневался. «Все может быть, как сейчас». Мне этого мало. Я не хочу, чтобы все оставалось как сейчас, я хочу большего. Я хочу получить его целиком.