И лет пять назад на одном из иностранных интерент-аукционов я увидел, что продается именно кортик Кригсмарине. Отец мне очень хорошо его описал. Я загорелся желанием его приобрести. Было только одно "но". В условиях аукциона требовалось, чтобы оружие осталось "на родине", в Германии. То есть покупатель не имел права вывозить его в другую страну. Но русскому запрет только подогревает интерес. Я нашел человека, жителя Германии, который приобрел кортик якобы для себя, а потом я уже у него выкупил кортик. Так поступил бы любой коллекционер, желающий заполучить вещь в свою собственность. Вот так кортик оказался у меня.

Я считал, что практически исполнил волю отца. Когда держал его в руках, нередко представлял, как клинок вонзается в спину фашиста, едва не убившего отца. Вот ведь как бывает: немецкий клинок спасает того, против кого должен быть направлен. Если бы не этот кортик, и меня не было бы на свете. Так что это и мой талисман тоже. Вот только вносить его официально в список коллекции я не решался, раз уж его прежний хозяин не хотел, чтобы клинок покинул Германию. Коллекционеры часто обмениваются между собой, знают, у кого что есть. Я старался не афишировать этот кортик. Поэтому его не внесли в список пропавших предметов. Теперь вы знаете абсолютно все. Как вы думает, эти кражи и исчезновение Жени могли быть связаны с историей немецкого кортика?

Климчук молчал и думал. Вот ведь как — было у него ощущение, что не все чисто с этой коллекцией, так и оказалось. Вполне возможно, что это не единственная тайна, хранящаяся вместе с коллекцией в этом доме. Вслух сказал:

— Мне нужны точная дата приобретения кортика, фамилия того, кто оформил его на себя. Да, а как звали того молодого человека, который спас вашего отца и отдал клинок ему на хранение?

— Этого я не знаю. Мне кажется, что отец никогда и не называл его иначе как "юноша, который меня спас".

43

Казалось, что она сойдет с ума. Кошмарный сон. Скорее бы проснуться, очутиться в знакомом безопасном месте. Не видя дневного света за плотными ставнями окон, она уже перестала различать день и ночь. Надо что-то придумать. Вика решила, что, возможно, в городе за ее домом наблюдает полиция. Нужно, чтобы там засветился этот тип. А лучше всего мелькнуть там самой.

— Я хочу сказать правду. Вы клянетесь, что отпустите нас?

— Ты рассказывай сначала, а не клятвы с меня требуй.

Сделав вид, что она сомневается и, продолжая умолять оставить их в покое, она "призналась", что спрятала кинжал около дома, закопала. Ей нужно вернуться туда. Место может показать только она. Выслушав ее «признание», шеф насмешливо хмыкнул:

— Ты думаешь, я поверю? Побег устроить хочешь? Фильмов насмотрелась? Не выйдет.

Наверное, она плохая актриса, раз он не поверил. Вика продолжала настаивать, стараясь говорить правдоподобно.

— Хорошо. Вот тетрадь. Рисуй точнее. Наверняка, ты приметила какие-то знаки, чтобы не забыть самой. Вот и опиши их так, чтобы можно было найти. И не надейся, что я вас оставлю, а сам поеду. Я отправлю туда человека. Но если он не найдет, я отрублю тебе палец.

Он достал из кармана перочинный ножик, крепко взял ее руку.

— Вот этот, — сделал легкий надрез на коже. — А потом и этот тоже, — он полоснул по второму.

Вика смотрела на свои пальцы и видела, как тонки красные нити на ее пальцах становятся все шире и ярче. Они набухали и наполнялись алой жидкостью, и вот уже капля ее, Викиной крови, потекла по руке. А по лицу потекли слезы. Герои и героини детективов не плачут. А она плачет. Она не герой. Она хочет проснуться, и чтоб ничего этого не было. Или наоборот, упасть в обморок, заснуть, умереть. Что угодно, лишь бы остановить эту панику, страх, душивший и сводивший ее с ума.

— Ты помнишь мои звонки? Как косточки хрустели, как другая такая же дура, которая хотела меня обмануть, умоляла и плакала. Ты тоже хочешь так?

Он взял ее руку и сильно сжал, захрустели косточки, было очень больно.

Теперь Вика не могла даже плакать. Ее трясло от ужаса, заикаясь, она лепетала:

— Я …я не хочу так. Но вы без меня не найдете. Там нет никаких приметных знаков.

— Значит, не будешь рисовать? — он держал перед ней тетрадь и карандаш.

Вика неуверенно взяла, пытаясь унять дрожание в руках.

— Предупреждаю, что если кинжал не отыщется, не стоит придумывать, что его из тайника уже кто-то забрал. И не надо говорить, что ты от страха забыла место. Меня это не устроят. В таком случае ему я тоже что-нибудь отрежу, — кивнул он в сторону второго пленника.

— Оставьте ее в покое, видите, ей совсем плохо, — Женя хотел отвлечь мучителя от девушки.

— Ты, защитник, еще хочешь получить?

Когда в прошлый раз мужчина ударил Вику по лицу, парень неистово кричал и ругался, не в силах чем-то ей помочь. Тогда он и получил оглушительный удар в лицо прикладом ружья. Видимо, даже на время потерял сознание. У него заплыл глаз и появился отек на лице. Возможно, что-то было сломано. Нарываться еще на один удар было глупо. А ничем другим он помочь не мог — рука по-прежнему была в наручнике, который крепился к стене.

— Думай.

Человек, державший на цепи двух молодых людей, взял винтовку и вышел их комнаты, хлопнув дверью. Через пару секунд брякнул замок, значит он вышел из дома и запер дверь. Хотя бы некоторое время им не будет угрожать расправа. Способен ли он на нее? Конечно, он не душегуб и не Лектор, но он будет вновь и вновь требовать, то, что ему нужно. Он хочет любой ценой получить этот проклятый кинжал. Сказать ему правду, что теперь это абсолютно невозможно? Он рассвирепеет еще больше. И не известно, что решит с ней сделать, когда она станет ему не нужна.

— Вика, подумай, может можно найти этот кинжал? Он не отстанет от тебя, — негромко позвал Женя.

— Его действительно нет. Я хотела, чтобы он поехал искать, вдруг его бы взяла полиция. Может, они наблюдают за домом. Но он не поверил — ты же видел. Я не знаю, что делать и что теперь будет.

Она очень хотела сказать Жене, что стало с тем злосчастным кинжалом. Но не могла. Это было еще ужаснее, чем то, что сейчас происходит.

— Потерпи. Что-нибудь придумаем. Он сильно порезал тебе пальцы?

Удивительно, но Вика даже