Ляля стала совсем другой. Прежде она была пугливой, замкнутой, зажатой. Боялась лишнее слово сказать. А сейчас, видимо в свободной стране, оттаяла.

Гости начали говорить тосты, выпивать и закусывать. Веселье потекло своим чередом. Потом Рая включила принесенный из дому магнитофон и все, под еврейские мелодии, начали танцевать. Хорошо, что в зале в это время еще не было немецких гостей. Позже Рая начала петь под принесенный аккордеон, вместе со всеми песню, посвященную Розе. Та при этом покраснела и громко смеялась.

Веселье окончилось около семи вечера. Гости начали расходиться по домам. Отправились домой к Рае и сестры Рита и Роза. С ними пошла и Ляля.

Дома, вечером за чаем, они смогли, наконец, поговорить.

– Девочки, – начала как всегда Рая, – нам сейчас никто не мешает и мы, наконец, сможем все друг другу объяснить, а главное, простить друг друга, за содеянное. Ведь кроме нас и Миши, который живет в Америке, из родни никого не осталось.

– Ну ладно, – тихо сказала Роза, – я готова.

– Ты, Роза, наверное, не знаешь, что отец наш был румын, а мама бессарабская еврейка. Об этом перед Второй мировой войной говорить громко было нельзя и папа старался переделать свои документы, чтобы не дай бог чего…

До фашистского нашествия отец с мамой жили в Румынии. Тебя тогда еще в природе не было. Отец пас скот, мама нянчила детей. Миша и Рита родились там, в Румынии.

А потом война стала приближаться, и семья, как все пограничные жители бежали на юг Украины, в маленькое местечко на берегу Черного моря, где родились я и ты.

После твоего рождения в 1948 году мама сильно болела. Жить было очень тяжело, есть в деревнях было нечего, мы все очень голодали. Наш отец был человеком жестоким и отправлял маму на работу в колхоз. А она не могла, болела, и однажды уснув вечером, больше не встала с постели. Понимаешь, время было ужасное. Мы дети тогда не все понимали. Мама умерла тихо, и похоронили ее тихо. Ты Роза была тогда двухлетним ребенком и вообще все время сидела на полу в углу, возле печки, тараща свои глазенки на происходящее.

Когда мне было почти 16 лет, наверное, в году 1959-ом из Ленинградской области приехала папина родная сестра. Мы ее никогда не видели. С папой она не дружила, но чтобы дети не умерли с голоду, она предложила помочь ему, забрав одного ребенка. Папа согласился. Она выбрала меня. Мне ведь необходимо было учиться.

И с тех пор у меня началась новая жизнь. Там я поступила в институт и о своих братьях и сестрах знала мало. Тогда денег на билет до нашего села взять было негде. У Миши была своя жизнь. Рита собиралась замуж. А ты, Роза, училась в школе. Когда тебе исполнилось 16 лет, помнишь, умер отец, и ты стала принадлежать сама себе. То есть, никому до тебя не было дела.

– Так Рита? – она повернулась к старшей сестре, ожидая ответа.

– Так, – тихо ответила Рита.

– Ну вот, – продолжала Рая, – а когда тебе исполнилось 18 лет, ты вдруг забеременела. Рита тогда не знала от кого, а ты молчала. Ну как необходимо было тогда поступить?

Рита со своим женихом в это время как раз подали заявление в ЗАГС. Миша к этому времени поехал по призыву ЦК ВЛКСМ на Донбасс и там женился. И вдруг ты, без образования, без мужа, без родителей – со своей беременностью. Ведь денег у Риты на еду и так было мало. Как же она могла содержать тебя и ребенка? У тебя ведь тогда не было профессии, а кто был отцом твоего будущего ребенка – неизвестно. Ты ведь знаешь, что в то время это было большим позором. Ты теперь понимаешь? Обстоятельства так сложились. Родители умерли, Рита строила свою семью. И тут ты, со своим ребенком. Ты ей совершенно не была нужна. Она ведь тогда была простая деревенская девчонка. Денег в семье катастрофически не хватало. Она прежде все надеялась, что ты выучишься, получишь профессию и пойдешь зарабатывать. А ты? Тогда она и настояла, чтобы ты сделала аборт. Ну, кто мог предположить, что у тебя после него начнется нервная депрессия, переходящая в тихое помешательство? В том, что ты попала в сумасшедший дом, Рита не виновата. Если бы не она, неизвестно, вышла ли бы ты из него?

– А ты, – продолжала Рая, – ты не успокоилась, и нашла в этом сумасшедшем доме такого же больного, еще при этом туберкулезника, чтобы с ним создать семью? Ну, слава богу, что все так окончилось, ты забеременела, а он вскоре умер. Ведь тебе бы пришлось не только искать деньги, чтобы прокормить себя и ребенка, но и всю жизнь лечить больного мужа.

– Да, ты права, – тихо сказала Роза.

– Помнишь, – продолжала Рая, – когда ты была уже с ребенком на руках дома, твой так называемый гражданский муж умер. Ты осталась, совершенно без денег, тогда Рита и предложила тебе уехать в Израиль. «Сохнут» обеспечивал всем переезд, даже без денег. Но ведь она хотела как лучше. В период грядущей Перестройки ты бы не выжила одна, без поддержки, с ребенком. Она ведь тоже планировала отъезд своей семьи в Америку, туда, где уже был Миша. Если бы ты не уехала, осталась бы тогда боммжевать по югу Украины! Думаю, тогда это было на тот момент правильное решение. Другого выхода тогда просто нельзя было бы придумать. Розочка, ты не должна на Риту сердиться. Она хотела как лучше.

Рита повернулась к Розе и сказала: – Прости меня Роза, но я не виновата, что ты там, в Израиле, не смогла жить.

А Рая продолжала: – Правда, я в этот период ничего о тебе не знала. К этому времени я вышла в Ленинграде замуж. Родила сына. Окончила институт, работала, жила своей жизнью.

А потом начался массовый выезд в Израиль через Италию. Рита с мужем, думая, что с тобой уже все в порядке, поехала по израильской визе. В Италии они прожили 3 месяца, и вдруг объявили, что 10 семей могут выехать в Швейцарию. Среди них оказалась и Рита с мужем. Это была для них несомненная удача.

В 1988 году Рита приехала в Швейцарию, ты была в Израиле, Миша жил где-то в Америке, а я все продолжала жить в Ленинграде. К тому времени мой сын окончил институт и поехал на работу в Кишинев. А я успела развестись с мужем, и тоже стала подумывать о выезде за рубеж. НИИ, в котором я проработала 10 лет, закрыли, а скопленные мной на черный день деньги таяли быстро.

В 1995 году, когда открыли возможность выезда в Германию, я сразу оформила документы. Но разрешение получила только в 1999. И только тогда, когда я, наконец, осела в Баварии вместе с семьей сына, я стала искать родственников. Побывала в гостях у Риты в Швейцарии. Мне ее жизнь очень понравилась.

А потом мы все вместе через знакомых стали искать тебя в Израиле.

Роза оживилась и тоже взволнованно заговорила: – А для меня это время было пыткой, жизнь в Израиле казалась мне просто страшной. Язык чужой, люди чужие, что-то мне все время предлагали купить, а денег у меня было очень мало. Я влезла в большие долги. Ребенок маленький на руках и я не знаю, как с ним попасть к врачу, как поставить его на учет в детский сад. И еще языковые курсы, которые мне совершенно не давались. После всех этих ужасов, я попала в их психушку, а ребенка отдали в интернат для больных детей. Мне стало страшно без родных, без поддержки, я так жить не могла и хотела покончить с собой. Меня кололи какими-то лекарствами, после которых мне хотелось просто лечь и умереть. Так прошел почти год. Моя депрессия была постоянной, и вдруг пришло письмо от Риты. Я даже вначале не поверила, что кто-то обо мне помнит. Я ответила на него. А через 5 месяцев в Израиль приехала Рита и началось… Рита начала посещать все возможные организации, что бы вытащить меня из психбольницы. Когда я уже была на свободе, мы с ней вместе начали искать Ляльку. Мой ребенок к тому времени совершенно изменился, она была похожа на загнанного в клетку волчонка. Она постоянно пряталась, огрызалась. Весом напоминала дистрофика и на обращения не реагировала. Как Рите удалось вытащить ее из интерната и вывезти нас в Ленинград – большой вопрос…