Ее взгляд вернулся к профилю Оливии. Когда та едва не потеряла сознание и мужчина снял с нее шейный платок, Тори заметила ужасный шрам на шее Оливии. Впечатляющий шрам, Тори гадала, что могло оставить такой след.

Оливия изящно забросила удочку, и приманка оказалась далеко от лодки, почти у самой отмели. Оливия держала удилище правой рукой и медленно вытаскивала леску левой. Леска ложилась большими кругами возле ее ног. Тори заметила шрамы на запястьях Оливии. Неужели она пыталась покончить с собой? Тори читала в романах, что эффективнее резать вены вдоль, а не поперек, если ты действительно хочешь совершить самоубийство. Она тоже порой думала о самоубийстве. Если бы она была по-настоящему религиозной или верила в то, что после смерти встретится со своей матерью, тогда, возможно, ей бы хватило смелости сделать это.

Оливия забросила удочку дальше от лодки. В лучах заходящего солнца засверкали капли воды.

В голове Тори всплыли слова из рукописи матери…

«Сержант завороженно смотрел, как мужчина забрасывает удочку. Идеальные продолговатые петли разворачивались над водой одна за другой, на солнце сверкали мелкие капли…»

Невысказанные вопросы, маячившие на периферии ее сознания, подобрались ближе, когда она думала о сержанте из Уотт-Лейк. О трехглазой приманке из рукописи матери. Тори украдкой посмотрела на отца. Тот с каким-то непонятным выражением лица внимательно смотрел на Оливию.

У Тори сдавило грудь. Заболел желудок. Она отвернулась, испытывая острое желание расплакаться. Потом сосредоточилась на гагаре неподалеку. Птица смотрела на них красным глазом, ее клюв напоминал бритву.

Отец Тори снял с бедра фляжку и предложил ее Оливии. Она отказалась, но он возразил:

– Да ладно вам. Холодно ведь. Это вас согреет.

Оливия замялась, потом протянула руку, взяла у него фляжку, сделала глоток и вернула ее. Тори казалось, что вокруг нее бурлит чернота. Она подумала о своей красавице-матери. Ее мама взяла бы с собой термос с какао. И еще печенье или домашние банановые маффины с шоколадной крошкой. Темнота поднялась выше, вымывая боль и горе, заполняя гневом пустоту в груди Тори.

Она злилась на Джулию Борсос, которая сказала, что Тори набирает вес и именно поэтому не нравится мальчикам. Тори действительно поправилась. После смерти матери она кидала в рот все, что попадалось на глаза, как будто пыталась заполнить пустоту в своей жизни. На коже появились прыщи. Ее больше никто не любил. Она чувствовала себя потерянной, одинокой и к тому же опасно рассерженной.

– Куда ты ходил? – пробормотала Тори, не глядя на отца.

– Что?

– Сегодня, когда вышел погулять?

Отец сделал еще глоток из фляжки и закрутил крышку.

– Я прошелся до кемпинга, чтобы осмотреть окрестности.

– Зачем?

– Просто чтобы представлять, где что находится.

– Зачем ты взял два револьвера?

Глаза отца вспыхнули. Тори осталась довольна собой.

– Я не…

– Взял. Один сейчас у тебя в сапоге, а другой – в кобуре под рубашкой, верно?

Отец медленно сглотнул, в его глазах загорелся огонек. Оливия смотрела на него во все глаза.

Тори снова поставила себе плюс. Она выставила папу в плохом свете. Теперь он не понравится этой несостоявшейся самоубийце.

– Не так легко получить разрешение на легкое огнестрельное оружие, – заметила Оливия, снова забрасывая удочку и повторяя изящные удлиненные дуги над водой.

– Вы правы, это нелегко.

Оливия бросила на него еще один взгляд, но промолчала.

– Почему ты снова звонил Мэку? – Тори продолжала гнуть свою линию. Она уже не могла остановиться.

Отец, не говоря ни слова, встретился с ней взглядом, потом нагнулся к дочери.

– Почему бы тебе не подержать удилище? Следи за поплавком. Если он неожиданно уйдет под воду, подними конец удилища и осторожно потяни леску. – Его голос был суровым и низким, глаза сузились.

Тори сглотнула.

– Я не хочу ловить рыбу.

– Давай, возьми удилище.

– Нет.

Молчание. Их взгляды боролись.

– Я вообще не понимаю рыбалку. – Тори крепко обхватила себя руками.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Оливия, сматывая леску.

– Вы же выбрасываете рыбу в воду, так зачем вообще ее ловить? Я не вижу в этом смысла. Я бы лучше убила эту рыбу. И я не понимаю, зачем вообще мы отправились в это дурацкое путешествие.

Переливающееся насекомое приземлилось к ней на колени. У него было тонкое, прямое тельце с черными и голубыми полосками. Голубой цвет был таким насыщенным и ярким, что казался ненатуральным. Крылья были почти прозрачными, глаза напоминали большие шары. Маленькое тельце пульсировало, крылышки дрожали.

– Вот это да, – удивился отец. – Стрекоза в это время года – это необычно.

«Иногда это взаимодействие очень легкое, подобное прикосновению переливающейся стрекозы, присевшей на тыльную сторону ладони. Но оно может оказаться и землетрясением, покачнет ваш мир, врежется в самые основы и направит вас по новому пути…»

Тори схватила стрекозу, раздавила ее и стряхнула останки с пальцев в воду.

Девочка почувствовала, какой шок испытал ее отец.

– Черт подери, Тори! Что с тобой творится?

Оливия наблюдала за ними обоими.

– Твой отец был прав, – сказала она, снова забрасывая удочку и сажая приманку, словно живое насекомое на поверхность темной воды. – Очень необычно видеть стрекозу в преддверии зимы.

Налетел ветер, вода покрылась рябью, затянувшей озеро спиральными узорами. Солнце опускалось к дальнему хребту, расцвечивая небо пурпурно-розовыми и оранжевыми полосами.

– Как правило, стрекозы исчезают еще до первых заморозков. Должно быть, эта стрекоза особенная. Меня удивляет то, что она пережила холодные ночи и прожила столько дней, чтобы вот так навестить тебя.

Тори сглотнула.

«Это началось, как начинаются все диалоги, когда пути пересекаются…»

Ее затрясло. Как будто мать была рядом, нашептывая слова из своей книги.

– Личинка стрекозы, она называется нимфа, может жить глубоко под водой в течение двух лет, – продолжала Оливия. – Для нимфы это огромный срок. Потом, когда она готова, нимфа подплывает к растению и по нему карабкается наверх, на воздух. В этот момент ее панцирь лопается, и она расправляет тонкие маленькие крылышки. В это время нимфа очень уязвима. Ей нужно перекачать жидкость из тела в брюшко и крылышки, чтобы и то и другое удлинилось, принимая форму, которую ты видела у себя на колене. Как только крылья высохнут, стрекоза начинает совершенно новый жизненный цикл над водой. Это все равно как получить еще один шанс, когда все вокруг новое. – Она улыбнулась. – Мне нравится думать об этом: в жизни бывают этапы, когда ты становишься совершенно другим созданием. Когда открываются новые возможности.