Хотя о последнем полёте «Латама» известно немного, но всё же, анализируя факты, можно отметить несколько роковых ошибок. Главной из них было то, что Амундсен предпочёл действовать один и отказался от сопровождения других самолётов, мотивируя это тем, что должен лететь немедленно. Это тем более странно, что в прошлом путешествии на гидропланах в центральную Арктику (1925) его спасло именно наличие двух машин. Но, видимо, желание оказаться первым у Красной палатки затмило другие соображения. Во-вторых, вылетая из Тромсё, он не предупредил никого о своих планах. Было неясно, собирается ли он лететь в Кингсбей, или сразу к Красной палатке, или же, как многие считали, на поиски группы Алессандрини (радиус действия самолёта в 4300 км с полезной загрузкой в 4000 кг это позволял). К тому же он не указал контрольных сроков, и в течение нескольких дней поиски не начинали – к эксцентричным поступкам Амундсена все уже привыкли. Непосредственной причиной аварии, по-видимому, стало решение лететь сквозь полосу тумана.

Нельзя точно сказать, кто именно пилотировал самолёт в последнем полёте, но вряд ли французские офицеры доверили бы управление военной машиной норвежцам. Французский экипаж был осведомлён о слабых местах своего самолёта, но, по некоторым сведениям, на пилотов было оказано давление их военным руководством [217]. Экипаж, связанный служебным долгом, не мог ни отказаться от миссии, ни нарушить приказ. Человеком же, принимавшим принципиальные решения на борту, был именно Амундсен. И ему, в отличие от других членов команды, было нечего терять, а если верить Нансену, он был уже давно невменяем.

Другие пилоты, находившиеся в Тромсё, в этот день не полетели. Шведский авиатор Виктор Нильсон, предложивший Амундсену лететь сообща, на следующий день благополучно прилетел в Кингсбей вместе с гидропланом итальянца Пенцо. Финский же самолёт был доставлен из Тромсё на Шпицберген по морю.

Поиски «Латама» результатов не дали. Как бывает в безнадёжных случаях, обращались даже к экстрасенсам:

«Как нечто курьёзное вспоминается вмешательство в поиски Амундсена ясновидящих, которых, на удивление, очень много оказалось в северных странах. Они засыпали «Читта ди Милано» телеграммами, в которых сообщалось, что Амундсен находится в том или ином месте. В одной из них с такой уверенностью утверждалось, что Амундсена видели на одном из Семи Островов, что Романья, как он сказал, не желая упустить ни малейшего шанса, отправился исследовать указанное место» [85].

Вечером 22 июня угольщик «Марита», направлявшийся в Кингсбей, слышал слабый сигнал SOS. Возможно, это были последние сигналы экипажа «Латама». Радио, установленное на самолёте, могло с поверхности воды передать сигнал примерно на 60 миль [217].

31 августа рыболовное судно в 10 милях от берега подняло на борт поплавок «Латама» вместе с распорками. В газетах писали, что гибель экипажа была мгновенной, но это было не так. 13 октября к югу от Тромсё нашли топливный бак, отверстие в котором было заткнуто наскоро обтёсанной ножом деревянной пробкой. Видимо, им пытались заменить поплавок, утраченный при жёсткой посадке на штормовое море. Значит, самолёт был повреждён незначительно и экипаж не терял надежды взлететь самостоятельно.

Амундсен повторил судьбу Франклина и Андрэ, исчезнув в Арктике.

После того как стали известны координаты Красной палатки, международная спасательная операция стала всё больше напоминать гонку, это отмечает и сам Умберто Нобиле [85]:

«Между норвежцами, итальянцами, шведами и французами возникло благородное соперничество в стремлении первыми оказать помощь потерпевшим бедствие, и поэтому каждая экспедиция действовала независимо от других, на свой страх и риск».

В тот же день (18 июня), когда Амундсен отправился в свой последний полёт из Тромсё, из другого норвежского порта – Вадсё – вылетел большой гидроплан «Савойя S-55», пилотируемый Умберто Маддаленой, и через семь часов приземлился в Кингсбее. Первый полёт итальянцев на поиски Нобиле оказался неудачным, как и предыдущие полёты норвежских лётчиков. Но уже 20 июня Маддалене удалось установить радиосвязь и визуальный контакт с Красной палаткой и сбросить продукты и снаряжение, которое, впрочем, большей частью оказалось бесполезным или разбилось при падении. Но сесть на лёд Маддалена не мог – тяжёлый гидроплан имел большой пробег. Норвежские самолёты больше не летали к Красной палатке – они были отозваны для поисков Амундсена. Через два дня итальянцы (Маддалена и Пенцо) снова прилетели и сбросили груз, в тот же день прилетели два шведских самолёта. Помимо виски, сигарет и необходимого снаряжения, шведы сбросили краткую инструкцию, как подготовить посадочную площадку. На следующий день, 23 июня, шведский пилот Эйнар Лундборг[118] благополучно посадил на льдине свой небольшой «Фоккер», оснащённый лыжами.

Лундборг прилетел на льдину вместе с наблюдателем Шибергом, поэтому не смог забрать раненого Чечони, как того хотел Нобиле, – вес пассажира был больше 100 кг. Лундборг настаивал, чтобы первым летел Нобиле – ведь он был одним из двух раненых в лагере. Нобиле оказался в замешательстве – с одной стороны, он не должен был бросать своих подчинённых. С другой – спасательная операция шла вяло, и генерал надеялся, что его присутствие на «Читта ди Милано» позволит переломить ситуацию:

«Мне нелегко далось это решение. Мне труднее было решиться на то, чтобы лететь, нежели чтобы остаться. Но я убедил себя, что мой прямой долг – послушаться Лундборга, утверждавшего, что меня ждут для организации поисков двух других групп, и я не мог взять на себя ответственность отказаться от этого. Я должен был лететь» [85].

Товарищи поддержали Нобиле, прямее других высказался Чечони: «В случае чего будет хотя бы кому позаботиться о наших семьях». Тогда никому не пришло в голову, сколь пагубно это решение скажется на судьбе генерала. Позже Лундборг сам был не рад, что спровоцировал Нобиле на поступок, стоивший ему карьеры. Вопрос очерёдности не казался столь уж принципиальным – база шведов находилась в часе лёта, и Лундборг обещал сразу же вернуться за остальными. Он сдержал своё слово – и вскоре снова прилетел на льдину забрать Чечони, но при посадке повредил самолёт, и теперь надо было спасать его самого.

Сложно сказать, удалось ли Нобиле повлиять на дальнейший ход спасательной операции. Сам он писал много лет спустя: «Это столь тягостное для меня решение оказалось спасительным для моих товарищей». Однако на «Читта ди Милано» генерал оказался в полной зависимости от своего недавнего подчинённого – капитана Романьи. Р.Л.Cамойлович отмечает, что долго не мог понять происходящего – радиограммы от итальянцев приходили то за подписью «Читта ди Милано», то от имени Нобиле и часто противоречили друг другу [108]. Тем не менее, в самый критический момент операции, когда «Красин» получил серьёзные повреждения, возможно, именно настойчивые просьбы Нобиле убедили Самойловича продолжать двигаться вперёд, а не идти в ремонт и за углём.