Конек куда-то исчез, не то занятый колдовскими делами, не то просто решивший не встревать в беседу.

– Госпожа! – говорила принцесса. – Я с детства была госпожой и никем другим. С того момента, когда научилась понимать речь других людей. Я была госпожой, учась ходить, говорить, плавать, ездить верхом – это было совершенно естественно, так ко мне не обращалась только мать. Лишь потом мне объяснили, что это слово означает и к чему обязывает. И только лет в десять я узнала, что я – госпожа для жителей пусть и очень богатого, но маленького города – одного из многих сотен, если не тысяч разбросанных по всему миру от владений арксов на севере до странных земель к восходу от Кханда. А потом я осталась одна в этом городе и узнала немало нового, в том числе и о себе.

– Откуда же? – спросил Виан, откусывая от печенья, приготовленного, как он знал, вовсе не незримыми волшебными слугами, а самой Омелией, и запивая горячим терпким напитком, именуемым «чаем».

– Из книг, – ответила принцесса. – Из тех книг, с которыми едва ли не единственными могла общаться, чтобы не так трястись от ужаса по ночам.

Виан вспомнил, сколько раз ему приходилось ночевать вне дома, одному – в лесу ли, в поле. Но лес и поде – это, конечно, не погибший город. Даже в пустом доме, стоящем посреди вполне живой деревни, одному бывает страшновато. Опять же нежить всякая: с лесной-то понятно обычно как сладить или глаза ей отвести, а в мертвом городе мало ли откуда чего поналезет!

– У вас, верно, много книг? – поинтересовался парень.

Хотя глупый вопрос – конечно же, много. Дворец все-таки, здесь небось все было, чего обитатели ни захотят, и самое лучшее. Опять же, Храма Пастхова в Эрианте, похоже, не было, никто не говорил, что читать, а что жрецам отдать.

– Много, – подтвердила его догадки принцесса. – После прабабки осталась библиотека, несколько сотен фолиантов. Да и потом приезжий люд кое-что привозил – по просьбе правительницы или же просто в подарок. А еще оставались книги, о которых я даже раньше и не знала.

Принцесса встала с кресла и прошлась по залу. Виан, переваривавший информацию о том, что в мире существуют сотни разных книг, получил наконец возможность оценить упругую копну блестящих черных волос Омелии, доходивших девушке до талии. Принцесса вернулась и положила на стол пыльную книгу, большую и пухлую. Виан удивился – написана книга была на настоящей, пусть и не очень хорошей, бумаге, а обложка – смотреть жалко. У бумажных книг переплеты обычно плотные, добротные, чтобы дорогой материал подольше не истрепался.

– Вот, – сказала Омелия, открывая книгу, в которой оказались какие-то не слишком аккуратные записи, то ли названия кораблей, то ли чьи-то имена, строчки цифр. – Замечательная вещь! Приходы, расходы… Знаешь, откуда мой род пошел?

Виан кивнул, вспомнив объяснения конька. С другой стороны – давно это было. Мало ли от кого род пошел, если это уже во тьму веков сгинуло. Всякий знатный род небось пошел или от пахаря, или от охотника, или – чего уж там! – от разбойника. Раз уж бояре рядятся, кто из них родовитее, значит, было у каждой семьи какое-то начало. Но самый первый в роду боярин или, там, царь должен был откуда-то появиться. Не ежик же его родил – мама с папой родили, которые при этом сами боярами не были.

Принцесса рассмеялась сравнению.

– Ну-у, – сказала она, – у иных народов Абаэнтиды, может, и про ежика бы вспомнили. Или барса бы в предки записали. И все же. Что-то мне подсказывает, что многие царские фамилии уже не помнят своих предков или же специально постарались их забыть. И я о своих не ведала – пока не порылась в архивах. Тогда и узнала, что мне положено не только помнить предков, но и не стыдиться этого.

– Флот Эрианта властвовал на Соленом море от устья Галсаны до Кханда, – вспомнил Виан.

– Вот именно, – кивнула принцесса, – при прапрабабке моей прабабки Эриант на самом деле контролировал морскую торговлю, а не жил подачками негоциантов, завернувших для отдыха в удобную гавань, и эхом старых договоров. Только узнала я все это месяц назад. Интересно, моя мать не успела мне рассказать, или существует обряд приобщения к семейным тайнам, и я до него просто не доросла?

Виану, единственный раз в жизни наблюдавшему, и то мельком, работу команды морского судна, вдруг отчетливо представилась картина: Омелия в шароварах и кожаной безрукавке, с мечом за поясом, отдает приказы матросам «Тени чайки». Зрелище вышло почему-то реалистичным и завораживающим. Затем его посетила другая мысль:

– Ты… говоришь: «прабабка», «прапрабабка». У вас что, нет государя-мужчины?

– Так уж повелось, – пожала плечами Омелия. – Не скажу точно когда, но последние века два, не меньше. И царством либо королевством Эриант никто не называет – с тех пор, как распалась империя, частью которой он был. Пока город не сгорел, я была правительница, как и моя мать до того.

Омелия еще что-то рассказывала, но, какой бы хорошей собеседницей она ни была, Виана начало клонить в сон. Несколько раз он силой воли взбадривался, а потом не выдержал борьбы с собственным организмом и заснул прямо в кресле. Омелия посмотрела на него сперва с осуждением, но затем Улыбнулась и, задув свечи, вышла из зала. За обращенными на восход окнами небо из черного стало металлически-серым, обозначив четкую линию горизонта.

А Виан спал, утомленный событиями долгого дня, и снились ему белые стены заново отстроенных домов, «Тень», быстро скользящая по морским волнам, и вещи, совсем уж неподобающие, – но во сне их никто не осуждал.

– Почему мать не сказала мне об этом?!

– Не успела. Ты же знаешь, она вовсе не собиралась так скоро перекладывать бразды правления на тебя.

– А ты почему промолчал? Тоже не успел?

– Тоже. Ты бы так или иначе все узнала ко дню Мерраста. А потом стало не до того.

– Нуда, ну да…

Омелия сидела, откинувшись в кресле – необычном, сделанном когда-то хорошим столяром еще для ее бабки. У всех кресел высокая спинка, а подлокотники ровные и широкие. И сидишь на них, выпрямив доской спину, положив на подлокотники руки, сидишь, как истукан какой или как мраморный лев на крыльце. Вид гордый, конечно. Величественный. Гостям, что напротив тебя расположились, сразу ясно, кто в доме Хозяйка. А вот бабушка любила, особенно под старость, сидеть с комфортом. И велела изготовить совсем другие кресла. Такие, чтобы на спинку можно было откинуться, расслабляясь, а вместо жесткого деревянного или каменного сиденья была упругая войлочная подушка, обтянутая выделанной кожей. И подлокотники чтобы раза в два шире обычных. Принцесса смутно помнила, как слуги выносили одно из этих кресел на открытую галерею, и бабушка усаживалась (или правильнее сказать – укладывалась?) в него, ставя на широченный подлокотник бокал с разбавленным вином. Могла часами сидеть, наслаждаясь закатом. Или полетом чаек. Или просто хорошей погодой и отдаленным шорохом моря. И словно бы совершенно не глядя на маленькую принцессу, игравшую там же, в галерее. Но трехлетняя Омелия чувствовала – следит.