Я ухватил нить памяти, которую искал, и потянул за нее. Предварительные планы, которые я хранил в шкатулке, всегда возникали как неожиданное вдохновение или прозрение, и все разрозненные факты выстраивались в логической последовательности. Я потянул нить своих планов, но на этот раз что-то пошло не так. На этот раз, вопреки моей осторожности, шкатулка приоткрылась — крошечная, с волосок, щелка — и я внутренним зрением увидел под крышкой мрачный свет. Я тут же захлопнул шкатулку. Крышка клацнула, закрываясь.

Какое-то время я полагал, что из шкатулки ничего не ускользнуло.

И вдруг память моя наполнилась.

— Здравствуй, Йорг, — сказала она, и все умные слова исчезли из моей головы.

— Здравствуй, Катрин.

Мы стояли среди надгробий, между нами статуя девочки и собаки, ветер кружил опавшие лепестки розовым снегом, я думал о полусфере, разбившейся много лет назад, и гадал, как это все разрешится.

— Тебе не следует гулять здесь одной, — сказал я. — Мне говорили, что в этих лесах бродят шайки разбойников.

— Ты разбил мою вазу, — сказала она.

Я порадовался, что и она с трудом подбирает слова. Она коснулась головы в том месте, где я ударил ее. Ваза разбилась, и Катрин упала. Те, кто ей был дорог, по моей милости лежат в сырой земле, а она говорит о какой-то вазе. Так бывает: когда мы хотим заглушить сильную боль, мы начинаем говорить о вещах посторонних и малозначащих.

— Справедливости ради, ты хотела меня убить.

Она нахмурилась.

— Здесь я похоронил свою собаку, — сказал я.

Катрин умела развязывать мне язык и вытягивать секреты, знать которые у нее не было права. Существовало нечто общее между этой ее способностью и ударом мечом по голове, что я получил от Оррина Стрелы. Катрин лишала меня здравого смысла.

— Здесь Ханна похоронена. — Она вытянула руку в сторону могилы. Ее рука была белой, жест спокойный и твердый.

— Ханна? — переспросил я.

Бровь ее грозно дернулась, зеленые глаза вспыхнули.

— Старая служанка, которая хотела задушить меня? — спросил я. Перед глазами возникла картина: красное лицо в обрамлении седых всклокоченных прядей, мои руки сжимают ее горло.

— Не хотела! — тихо и с абсолютной уверенностью произнесла Катрин. — Она не хотела тебя убивать.

Но она знала, что хотела.

— Ты убил Галена, — сказала она, сверкая глазами.

— Это правда, — подтвердил я. — Еще мгновение, и он бы вонзил мне меч в спину.

Она не стала этого отрицать.

— Убирайся к черту, — сказала она.

— Ты скучала по мне? — спросил я и улыбнулся, потому что был просто рад ее видеть, дышать с ней одним воздухом.

— Нет. — Но ее губы дернулись, и я понял, что она думала обо мне. Я понял это, и странным образом меня это обрадовало.

Она вскинула голову, развернулась и пошла, медленно, словно преследуя свои мысли. Я смотрел на изгиб ее шеи. Катрин была одета в костюм для верховой езды из кожи и замши, сочетание коричневого и приглушенно-зеленого. Солнечный свет выхватил сотни рыжих искр в ее вьющихся волосах.

— Ненавижу тебя, — сказала она.

Лучше, чем равнодушие. Я пошел за ней следом.

— Король, а воняешь, как смерд, — сказала она.

— То же самое ты сказала при нашей первой встрече, — напомнил я ей. — По крайней мере, это честный запах, так пахнет дорога. Запах лошади и пота. Придворные интриги воняют куда хуже. По крайней мере, для меня.

Она пахла весной. Я подошел почти вплотную, и она не ушла от меня. Я стоял очень близко и чувствовал силу, текущую между нами, от нее покалывало кожу, она проникала внутрь, от нее дрожали пальцы. Стало трудно дышать. Я хотел Катрин.

— Ты не хочешь меня, — сказала она, словно я выразил свое желание вслух. — И я тебя не хочу. Ты просто мальчишка, один из самых порочных и жестоких. — Она плотно сжала губы, но они не потеряли своей желанной привлекательности.

Я видел изгибы ее тела и желал ее так, как ничто иное в этом мире. А желаний у меня была тьма-тьмущая. Я не мог говорить. И вдруг я почувствовал, как мои руки непроизвольно тянутся к ней, с большим трудом удалось их сдержать.

— Какой интерес у тебя может быть к сестре, блуднице из рода Скоррон? — спросила она и вновь нахмурилась.

Ее вопрос заставил меня улыбнуться и вернул дар речи.

— Что? Мне следует быть рассудительным и благоразумным? Это плата за взросление? Слишком высокая плата. Если я не могу не любить женщину, которая заменила мне мать… не могу из глупого ребячества обижать… о, это слишком высокая цена, поверь.

И снова ее губы дернулись — призрачный намек на улыбку.

— Моя сестра — блудница? По правде говоря, у меня нет тому никаких свидетельств, — сказал я.

Катрин натянуто улыбнулась и погладила юбку, глядя на деревья, будто искала среди них не то друзей, не то врагов.

— Ты же не хочешь, чтобы я был благоразумным.

— Я вообще тебя не хочу, — сказала она в ответ.

— Не благоразумие творит мир, — продолжал я. — Мир — это обманщик, вор, убийца. Говорят, ворон ворону глаз не выклюет.

— Я должна ненавидеть тебя за Ханну, — сказала она.

— Она пыталась убить меня. — Я направился к могиле, на которую показала Катрин. — Хочешь, я извинюсь перед ней? Знаешь, я умею разговаривать с мертвыми.

Я остановился, чтобы сорвать колокольчик, цветок на могилу Ханны, но в моей руке стебель потерял силу и согнулся, а синий цвет потемнел до черного.

— Ты должен был умереть, — сказала Катрин. — Я видела твою рану.

Я поднял рубашку и показал шрам — темную полосу в том месте, где вошел нож отца. От шрама темными нитями расползались его корни, стягивали плоть, проникали внутрь, к сердцу.

Катрин перекрестилась — иллюзия защиты.

— Йорг, в тебе сам дьявол живет, — сказала она.

— Возможно. Дьявол живет во многих мужчинах, да и в женщинах тоже. Просто я его не особенно стараюсь скрыть.

Я задумался. Вначале Корион, затем сердце некромантки. Я мог бы на них свалить вину за мои бесчинства, но что-то внутри меня подсказывало, что все причины во мне.

Катрин закусила губу и отступила, затем выпрямилась и сказала:

— В любом случае, мое сердце расположено к хорошему человеку.

Каким бы умным и сообразительным я ни был, такое мне в голову не приходило. Я даже не представлял себе, что Катрин может смотреть на других мужчин.

— Кто? — только и выдавил я.

— Принц Оррин, — ответила она. — Принц Стрелы.

И я падаю.