— Это привлечет гостя? — спросил Горгот.

— Существует только один огонь. — Я полной грудью вдохнул горячий, бесполезный для легких воздух. Перед глазами заплясали черные точки. — И Ферракайнд смотрит через него, как через окно, на весь мир.

Горгот схватил меня за плечо, не позволяя упасть. Казалось, это не спасло меня от падения, я даже успел ощутить острый укол негодования, соскальзывая в какое-то темное место. Я ничего не слышал, кроме своего учащенного хриплого дыхания и скрежета моих каблуков, он тащил меня куда-то дальше, куда-то вверх. Все тело горело, готовое самопроизвольно воспламениться, а ноги странным образом замерзали.

Изначально беззвучно вспыхнувший огонь издал явственный «пуфх», словно вырвался наружу. Звук стих прежде, чем я полностью отключился. И резкий холод привел меня в себя, я очнулся с хриплыми проклятиями.

— Что за черт! — Я лежал в ледяном ручье. До этого тоннель был сухой, а сейчас по нему бежал ручей, постукивая камешками, захваченными потоком. Я перевернулся в холодном ручейке так, что, опираясь о стену, смог встать на ноги. На этот раз впереди шел Горгот. Он всю жизнь провел в темноте под горой Хонас, и его кошачьи глаза легко находили дорогу, а я то и дело спотыкался и оступался, следуя за ним. Ручеек привел нас назад в сферическую камеру, где он зашипел и поднялся паром над горячим каменным полом.

Гог, все еще раскаленный докрасна, ждал там, где мы его оставили, а Ферракайнд стоял у входа в тоннель, который вел ко входу в пещеру.

Я стремился найти человека с огнем, полыхающим внутри. Ферракайнд был больше, чем я мог представить. Он сохранил внешний облик человека, но словно был вылит из расплавленного чугуна из чанов Барроу и Гуаньгуан. Все его тело горело и при каждом движении вспыхивало и гасло. Когда его глаза, похожие на две раскаленные добела звезды, посмотрели в мою сторону, кожу опалило.

— Ко мне, Гог! — Кричать было больно от жара, и лишь пар от ручья у моих ног давал некоторое облегчение.

— Мальчишка мой, — потрескивая пламенем, сказал Ферракайнд.

Гог рванулся к нам. Ферракайнд медленно двинулся вперед.

— Зачем он тебе? — спросил я. Подойти ближе к нему я не мог, кожа обгорала.

— Большой огонь поглощает малый. Мы объединимся, и наша сила увеличится, — ответил Ферракайнд.

Мне показалось, он говорит из тех глубоких уголков памяти, которые в нем еще не выгорели.

— Мы пришли спасти его от этого, — сказал я. — Разве ты не можешь забрать огонь и оставить мальчика в покое?

Его раскаленные глаза застыли на мне, словно только сейчас впервые увидели.

— Я знаю тебя.

Я не нашелся, что ему ответить на это. Губы пересохли и не могли произнести слов, которые при других обстоятельствах молниеносно слетели бы.

— Ты разбудил древний огонь, который спал тысячу лет, — сказал Ферракайнд.

— Да, было дело, — ответил я.

— Ты принес солнце на землю, — потрескивание Ферракайнда затихло, как будто в благоговении перед оружием Зодчих. Тени пробежали по его телу.

Гог наконец добрался до нас. Его жар остыл, оставив новые метки — оранжевые всполохи пламени на спине, груди и руках.

— Ты в силах помочь мальчику? Забрать у него огонь или часть огня так, чтобы он мог жить? — спросил я. Дышать было больно, а пар застилал глаза. Где-то над нами и позади нас от жара, исходившего от Ферракайнда, в сердце Халрадры таяли древние льды.

Огонь Ферракайнда хлынул по полу камеры. Я понял: так он смеется.

— Зодчие пытались разрушить барьеры между мыслью и материей, — сказал он. — Они дали возможность менять мир посредством желания. Они сделали тоньше стены между жизнью и смертью, между огнем и не-огнем, свели на нет различие между «это» и «то», «здесь» и «там».

Мне вдруг пришло в голову, что разум Ферракайнда был первым, что поглотило его внутреннее инферно.

— Ты поможешь мальчику? — спросил я, закашлявшись.

— Такова его судьба. Его мысли касаются огня. Огонь касается его ума. Он — Присягнувший огню. Мы не можем изменить письмена нашей судьбы. — Ферракайнд шел к нам, языки пламени поднимались над ним; он словно расправлял огненные крылья, готовясь взлететь. — Отдай мне мальчика и уходи.

— На это у меня только один ответ — нет, — сказал я.

Терпение не свойственно природе огня. Огонь не ведет переговоров. Я должен был это знать.

Ферракайнд протянул к нам руки, и из ладоней поднялась колонна белого пламени. Я считал, что у меня быстрая реакция, но Гог среагировал быстрее. Я не успел сообразить, как Гог схватил пламя в свои руки, его тело сменило цвет с оранжевого на раскаленно-белый. Пламя не коснулось ни меня, ни Горгота.

— За наши спины! — крикнул я. — Бросай за спины.

Гог исполнил. Он перекинул огонь с одной руки на другую и швырнул в тоннель за спину. Я ничего не видел, кроме клокочущего белого инферно, в которое превратился Ферракайнд, и белого огненного торнадо, устремившегося по тоннелю вверх. Мы стояли в коконе жара, и маленький мальчик не позволял огню сжечь нас дотла.

Казалось, целую вечность мы не видели ничего, кроме ослепительно-белого пламени, не слышали ничего, кроме рокота огня. И с каждым мгновением я думал, что больше это не может продолжаться, ярость нарастала. Гог полыхал, вначале оранжевым огнем раскаленного железа, из которого можно ковать молот, затем белым огнем горна, затем чистейшим белым сиянием звезды. Сквозь плоть просматривался скелет, словно огонь поглощал плотность мышц, жира, кожи. Делал ребенка хрупким, как бы сотворенным из пепла.

В следующее мгновение огонь и ярость угасли, и снова стал виден Ферракайнд — раскаленный добела, огненно-жидкий — и Гог, скорчившийся, неподвижный, цвета бледно-серого пепла.

Стремительный поток талой воды бурлил и клокотал вокруг нас, достигал колен и поднимался выше, он врывался в камеру из тоннеля, который был сухой и песчаный, когда мы в него ретировались, прячась от огня. Вода разделялась на потоки, огибая Гога, затем Ферракайнда, словно не могла прикоснуться к источнику огня. Горгот и я держались поближе к Гогу, вода и нас обходила.

Ферракайнд снова засмеялся, выбрасывая языки пламени.

— Ты хотел потушить меня, Йорг Анкрат?

Я пожал плечами.

— Традиционный исход. В поединке огня с огнем победителя нет. — Поток начал сбавлять скорость и напор.

— Огонь высушит океан! — сказал Ферракайнд. Он собрал огонь в ладони, и тот продолжал гореть белым цветком. — Мальчишке конец. Ему время умереть, Йорг Анкрат.

Ну, если пришло время, то так тому и быть. Но все же теплилась надежда, пусть слабая. По крайней мере, это будет не медленный огонь. Я обнажил меч. Я давно решил, что умру с мечом в руке.

До моего слуха донесся рокот, но не рокот огня, отдаленный, он пришел откуда-то из глубины.